Под бурями судьбы жестокой… - [22]
— Петр, подойди ближе, — сказал Строганов. — С тобой желает поговорить доктор Пушкиных. — Он назвал его имя, но Петр от волнения не расслышал, сделав несколько шагов, остановился перед доктором.
— Каким лекарством ты, Петр, вылечил няню детей Натальи Николаевны от экземы? Если желаешь сохранить в тайне, не отвечай. Но это очень любопытно. Я, профессор, не мог этого сделать. Не умею. И никто из медиков нашего времени не умеет. Пока что для нас, специалистов, это загадка. Мне говорили, что вправляешь вывихи, сводишь бородавки. Но это не так удивительно. А вот экзема…
— Травой, господин доктор. Запаром разных трав. Их пятнадцать. Мне неизвестно, как они называются в ученых книгах. Я знаю названия народные, нигде не записанные, как слышал их от отца, как называл дед. Вас еще могло бы удивить, что у детей я излечиваю падучую — тоже травой.
Доктор с изумлением поднял брови. В это время слуга принес на подносе письмо. Строганов прочел и заспешил куда-то.
— Располагайтесь как дома. А я на время удалюсь. Дела.
Хозяин вышел, и первое, что сделал доктор, — указал Петру на кресло напротив своего.
— Спасибо, — сказал Петр, краснея. — Я привык стоять.
Доктор почувствовал ударение на слове «привык».
— Садись, Петр. Мне неудобно так разговаривать с тобою.
Петр сел. Первый раз в жизни он сел в кресло в барском доме. Сел и подумал: «Если сейчас войдет барин, как унизительно будет вскочить с этого кресла». Но через минуту он уже не помнил ни о барине, ни о кресле. Он был увлечен интересной беседой с доктором. Он забросал его вопросами, рассказывал о своих предках, из поколения в поколение занимавшихся врачеванием.
— Я так думаю, — увлеченно говорил Петр, — что дело не только в лекарстве, дело в вере в это лекарство, в лекаря. А если это так, то человек сам над собой большие чудеса делать может. Я по своим наблюдениям знаю, что это так. Я не раз сам словом вылечивал, без всяких лекарств. Заставлю словам поверить, и болезнь отступает…
…Эти слова Петра Яковлевича я доподлинно взяла из дневника.
Он понял тогда, что собеседника не убеждают его мысли. Он верил только в силу лекарства.
Знал бы Петр, что через полтора века его вера в силу слова, в самовнушение станет девизом значительной части медицины мира!
Я вспоминала слова Петра Яковлевича, когда под Москвой, в клиническом санатории, под руководством доктора Юлиана Пантелеймоновича Померанцева приступила к занятиям аутогенной тренировкой: расслаблению мышц и самовнушению.
Я оказалась ученицей способной. Отлично расслаблялась, а со временем научилась в какой-то мере управлять своим настроением и даже снимать некоторую боль, так как страдаю тяжелым недугом, который может снять только операция. Но операция почти невозможна при моей тяжелой форме лекарственной аллергии, и я лечусь без всяких лекарств, только иглотерапией и аутогенной тренировкой, то есть тем самым словом, в которое так верил мой прадед.
Думаю, что в будущем этот метод лечения, который сейчас еще скептически встречают и многие врачи и многие пациенты, вытеснит лекарства, излечивающие одно заболевание и зачастую приносящие вред другому органу.
Мой прадед, уже в более пожилом возрасте, пишет в своем дневнике о том, что доктор должен знать весь организм человека и что он решительно считает неверным, когда врач начинает специализироваться только по сердцу или легким. «Не дай бог, если доктор в совершенстве будет знать только один орган. Сколько же лекарств, пагубных для другого органа, будет им прописано больному».
Глава седьмая
Вскоре после разговора Петра с доктором пушкинской семьи произошло событие, которое моему прадеду помогло осуществить одну его мечту — думаю, самую главную.
Произошла встреча с человеком, имя которого по неизвестным причинам он пожелал сохранить в тайне.
Видимо, доктор, с которым состоялась встреча у Строганова, безуспешно лечивший от эпилепсии малолетнего сына известного влиятельного петербургского князя N. честно заявил о своем бессилии помочь больному и указал на Петра.
Князь сделал вид, что не поверил в способности неученого дворового человека, но тайно от всех направил к Петру своего слугу — молодого белобрысого парня.
Доверенный изложил просьбу князя с приказом явиться к их светлости в семь часов в субботний вечер, сохранив это в тайне от слуг и от господ.
Петр много слышал о князе, о его несметном богатстве, о его жестокости, о влиянии его в великосветском обществе. Но он ничего не знал о несчастье, которое переживала эта на первый взгляд благополучная семья.
По темному Петербургу во дворец князя Петр направился с тревожным сердцем. У ворот, возле которых он прежде не раз замедлял шаг, чтобы разглядеть орнаменты и рисунки изящных завитков, теперь приостановился, обдумывая, что же скажет тому, кто его встретит. Но его ждал тот же белобрысый парень. Он кивнул, жестом приглашая Петра следовать за собой. Держал себя белобрысый так, точно здесь после князя он был первым лицом.
По роскошной дороге, выложенной четырехугольными ровными камнями, обнесенной с обеих сторон невысокими елями с заснеженными макушками и полосками ровно подстриженного, убеленного снегом кустарника, парень подвел Петра к дворцу. От главного входа они свернули к боковой лестнице. Поднялись. В небольшой комнате слуга велел Петру раздеться и ждать.
«… Дверь открылась без предупреждения, и возникший в ее проеме Константин Карлович Данзас в расстегнутой верхней одежде, взволнованно проговорил прерывающимся голосом:– Наталья Николаевна! Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Александр Сергеевич легко ранен…Она бросается в прихожую, ноги ее не держат. Прислоняется к стене и сквозь пелену уходящего сознания видит, как камердинер Никита несет Пушкина в кабинет, прижимая к себе, как ребенка. А распахнутая, сползающая шуба волочится по полу.– Будь спокойна. Ты ни в чем не виновна.
«… – Стой, ребята, стой! Межпланетный корабль! Упал на Косматом лугу. Слышали?.. Как землетрясение!Миша Домбаев, потный, с багровым от быстрого бега лицом и ошалевшими глазами, тяжело дыша, свалился на траву. Грязными руками он расстегивал на полинявшей рубахе разные по цвету и величине пуговицы и твердил, задыхаясь:– Еще неизвестно, с Марса или с Луны. На ядре череп и кости. Народищу уйма! И председатель и секретарь райкома…Ребята на поле побросали мешки и корзины и окружили товарища. Огурцы были забыты. Все смотрели на Мишу с любопытством и недоверием.
«Они ехали в метро, в троллейбусе, шли какими-то переулками. Она ничего не замечала, кроме Фридриха.– Ты представляешь, где мы? – с улыбкой наконец спросил он.– Нет. Я совершенно запуталась. И удивляюсь, как ты хорошо ориентируешься в Москве.– О! Я достаточно изучил этот путь.Они вошли в покосившиеся ворота. Облупившиеся стены старых домов окружали двор с четырех сторон.Фридрих пошел вперед. Соня едва поспевала за ним. Он остановился около двери, притронулся к ней рукой, не позвонил, не постучал, а просто притронулся, и она открылась.В дверях стоял Людвиг.Потом Соня смутно припоминала, что случилось.Ее сразу же охватил панический страх, сразу же, как только она увидела холодные глаза Людвига.
«… Степан Петрович не спеша выбил трубку о сапог, достал кисет и набил ее табаком.– Вот возьми, к примеру, растения, – начал Степан Петрович, срывая под деревом ландыш. – Росли они и двести и пятьсот лет назад. Не вмешайся человек, так и росли бы без пользы. А теперь ими человек лечится.– Вот этим? – спросил Федя, указывая на ландыш.– Этим самым. А спорынья, черника, богородская трава, ромашка! Да всех не перечтешь. А сколько есть еще не открытых лечебных трав!Степан Петрович повернулся к Федору, снял шляпу и, вытирая рукавом свитера лысину, сказал, понизив голос:– Вот, к примеру, свет-трава!..Тогда и услышал Федя впервые о свет-траве.
«… В комнате были двое: немецкий офицер с крупным безвольным лицом и другой, на которого, не отрываясь, смотрела Дина с порога комнаты…Этот другой, высокий, с сутулыми плечами и седой головой, стоял у окна, заложив руки в карманы. Его холеное лицо с выдающимся вперед подбородком было бесстрастно.Он глубоко задумался и смотрел в окно, но обернулся на быстрые шаги Дины.– Динушка! – воскликнул он, шагнув ей навстречу. И в этом восклицании был испуг, удивление и радость. – Я беру ее на поруки, господин Вайтман, – с живостью сказал он офицеру. – Динушка, не бойся, родная…Он говорил что-то еще, но Дина не слышала.
«… В первый момент Вера хотела спросить старуху, почему Елена не ходит в школу, но промолчала – старуха показалась ей немой. Переглянувшись с Федей, Вера нерешительно постучала в комнату.– Войдите, – послышался голос Елены.Вера переступила порог комнаты и снова почувствовала, как в ее душе против воли поднялось прежнее чувство неприязни к Елене. Федя вошел вслед за Верой. Он запнулся о порог и упал бы, если б не ухватился за спинку стула.Елена весело рассмеялась. Вера ждала, что она удивится и будет недовольна их появлением.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.