Под бурями судьбы жестокой… - [18]

При сем пакет к Плетневу для «Современника»; коли цензор Крылов не пропустит, отдашь в комитет и, ради бога, напечатать во 2 №.

…Благодарю и Одоевского за его типографические хлопоты. Скажи ему, чтоб он печатал как вздумает — порядок ничего не значит. Что записки Дуровой? пропущены ли цензурой? они мне необходимы — без них я пропал. Ты пишешь о статье гольцовской. Что такое? Кольцовской или гоголевской? — Гоголя печатать, а Кольцова рассмотреть. Впрочем, это неважно (1836 г.).

Ты спрашиваешь меня о «Петре»? идет помаленьку; скопляю матерьялы — привожу в порядок — и вдруг вылью медный памятник, которого нельзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок. Вчера видел я Сперанского, Карамзина, Жуковского, Вильгорского, Вяземского — все тебе кланяются.

Так как теперь к моим прочим достоинствам прибавилось и то, что я журналист, то для Москвы имею я новую прелесть. Недавно сказывают мне, что приехал ко мне Чертков. Отроду мы друг к другу не езжали. Но при сей верной оказии вспомнил он, что жена его мне родня, и потому привез мне экземпляр своего «Путешествия в Сицилию». Не побранить ли мне его en parent? (по-родственному…) Письмо мое похоже на тургеневское — и может тебе доказать разницу между Москвою и Парижем (11 мая 1836 г.).

В первом томе «Современника» были опубликованы письма Н. И. Тургенева из Парижа «Париж (хроника русского)». В этих письмах сообщались новости парижской литературной, политической и театральной жизни. Вот Пушкин и сравнивает эти письма со своими. Ясно, что Наталья Николаевна в курсе писем Тургенева.

Или вот еще одна исповедь другу:

Слушая толки здешних литераторов, дивлюсь, как они могут быть порядочны в печати и так глупы в разговоре. Признайся: так ли со мною? Право, боюсь. Баратынский, однако, — очень мил. Но мы как-то холодны друг к другу.

Годы донесли до нас всего несколько писем. Обвинить человека всегда легче, чем оправдать его. В чем только не обвиняли Наталью Николаевну: и в том, что она не интересовалась работой мужа, что дом и детей всецело поручила сестре Александре, была легкомысленной и неумной.

Но письма принесли большую правду, и теперь нетрудно убедить скептиков, что Наталья Николаевна читала сочинения мужа, помогала ему чем могла, интересовалась его работой и разбиралась в ней. Нетрудно теперь убедиться и в том, что н аталья Николаевна занималась детьми, домом, делами родных. Была энергичной, доброй и умной.

27 сентября 1833 года Наталья Николаевна пишет письмо брату Дмитрию:

…Эти деньги мне как с неба свалились, не знаю, как выразить тебе за них мою признательность, еще немного, и я осталась бы без копейки, а оказаться в таком положении с маленькими детьми на руках было бы ужасно. Денег, которые муж мне оставил, было бы более чем достаточно до его возвращения, если бы я не была вынуждена уплатить 1600 рублей за квартиру; он и не подозревает, что я испытываю недостаток в деньгах и у меня нет возможности известить его, так как только в будущем месяце он будет иметь твердое местопребывание.

…Затем, с твоего разрешения я заказывала ливрею для слуги моих сестер, что стоило 270 р. сюртук и 16 шляпа… Твои часы мне наконец передали; я поручила Ване ими заняться; часовщик взялся их починить… Скажи мне, пожалуйста, что происходит с этим несчастным сундуком с нашими вещами, который никак не дойдет до нас до сих пор… Начал ли ты заново переделывать коляску, можем ли мы надеяться ее иметь для катания на масленице… (12 ноября 1834 г.)

Твое письмо Мятлеву было послано в тот же день с запиской моего мужа, и вот его ответ Пушкину, который я вкладываю в это письмо. Уже давным-давно мы ему об этом говорили все трое; ответ был благоприятный, он даже обещал тебе написать по этому поводу, но сделал ли это — не знаю. Если он задержался с ответом до сих пор, бомбардируй его письмами, чтобы он был вынужден это сослать, если не из любезности, то, по крайней мере, чтобы отделаться от тебя. Я знаю, что Xлюстин с своей стороны старается заполучить эту мельницу. Впрочем, завтра я увижу Мятлева и настойчиво поговорю с ним об этом (конец декабря 1834 г.).

Вот твоя бумага, дорогой брат; что касается твоих книг, то я составлю список, но ожидаю визита г-на Кавригина, чтобы их отправить. Я полагаю, что к концу недели ты будешь на Заводе, почему и посылаю эту бумагу в твою столицу (10 апреля 1833 г.).

Я только что узнала, дорогой Дмитрий, что Нейгарт заменил в Москве князя Хилкова. Ты в таких хороших отношениях с княгиней Черкасской, что тебе стоит только сказать ей слово, чтобы она попросила генерала обратить внимание на Сережу, и этим путем можно было бы перевести брата в один из полков, стоящих в Москве. Посмотри, нельзя ли это сделать, и постарайся вытянуть Сережу из трясины, в которой он увязнул. На бедного мальчика тяжело смотреть, он даже потерял свою обычную жизнерадостность…

Ради бога, вытащи его из Новгорода. Будь он в Москве, квартира и содержание ничего не будут ему стоить, он сможет жить в нашем доме… Эти проклятые деньги, деньги, деньги и всегда деньги, без них никогда ничего нельзя достигнуть (начало лета 1833 г.).