Почтовый перевод - [10]

Был уже третий час дня, когда он вышел на центральную улицу и направился в банк. По тротуару непрерывным потоком двигались прохожие, сновали лоточники, навязывая всякий дешевый товар: очки, запонки, отрезы тканей, гребешки, раскроенные брюки, статуэтки, деревянные маски, земляные орехи; зазывая клиентов, кричали малолетние чистильщики сапог, нараспев просили милостыню слепые — живые тумбы, пристроившиеся прямо на асфальте через каждую сотню шагов. Люди-обрубки шныряли на своих тележках под ногами прохожих.

Возле книжного магазина «Африка» к Дьенгу подошла скромно одетая женщина. Оказалось, ей не хватало десяти франков, чтобы вернуться домой в Иофф, — ее обокрали. Ни в ее тоне, ни в манерах ничто не обличало типичную проститутку. Дьенгу стало жалко бедняжку, и он дал ей двадцать пять франков, повторяя про себя ритуальную фразу: «Пусть уйдут мои несчастья вслед за этими деньгами». «Какой же я беспамятный! Ведь я, может быть, знаком с ее родителями. Мне неизвестно ее имя, но я уверен, что где-то видел ее», — думал он, продолжая свой путь. Женщина же рассыпалась в благодарностях и наилучших пожеланиях.

Банк еще не был открыт; чиновники толпились перед служебным входом. Окидывая взглядом кучки ожидающих, Дьенг искал знакомое лицо. Около колонны он заметил дородного человека в хорошо сшитом костюме, с большим портфелем в руке. Дьенг внимательно рассматривал его. Тот сразу почувствовал, что за ним наблюдают. И тогда Дьенг подошел к нему.

— Если у твоего племянника есть деньги на счету, все в порядке, банк выдаст, — ответил он на вопрос Дьенга.

Подошел какой-то парень, худой, в пиджаке из твида с широкими спадающими плечами. Он о чем-то заговорил с чиновником по-французски. (Дьенг не понял разговора.)

— Почему же человек, который дал тебе чек, не пометил: «На предъявителя»?

— А что такое «на предъявителя»?

Разъяснения Дьенг не получил. Он договорился с парнем в пиджаке из твида подойти к нему, когда начнется работа в банке. Сейчас ему полагалось войти в помещение с другой стороны здания, через двери для публики. Когда эта дверь открылась, публика хлынула в нее и заполнила холл. Дьенг с бьющимся сердцем вошел, сел на скамейку. Время от времени монотонный дребезжащий голос выкликал номер, мужчина или женщина подходили к окошечку.

Дородный тубаб сел напротив него. От страха у Дьенга заныло под ложечкой. В третий раз глаза их встретились. Он видел, что взгляд тубаба задержался на его лице, на его дрожавших руках. Странное, непостижимое чувство охватило его, похожее на чувство виновности. Стало страшно, как будто он совершает что-то преступное. Он инстинктивно вспоминал ограждающие от опасности стихи Корана.

По залу гулко разнесся голос, назвавший номер. Тубаб встал со стула; Дьенг поймал его взгляд, и грудь его поднялась в долгом вздохе облегчения. Вдруг он вздрогнул, чья-то рука тронула его за плечо.

— Брат, тебя там зовут.

В углу парень в пиджаке из твида сказал ему вполголоса:

— Запомни свой номер. Слушай хорошенько: сорок один. В кассе попроси, чтобы дали стофранковыми бумажками.

Дьенг вернулся на свое место и все повторял про себя: «Сорок один, сорок один». Скоро подошла его очередь. Кассирша спросила, какими купюрами дать ему тысячу франков. «По сто франков», — ответил он. Когда он подошел к выходу, парень в твидовом пиджаке остановил его.

— Альхамду лилах! — сказал Дьенг. — Все хорошо прошло. Спасибо.

— Дядюшка (между ними не было никакого родства), прошу тебя вспомнить о моем приятеле. Ведь только благодаря ему ты получил деньги.

— Сколько? — спросил Дьенг.

— Ты отец семейства. Вместо четырехсот дай ему триста.

Дьенг нашел, что взятка слишком велика.

— Ты подумай, как он рисковал! Из-за твоей тысячи он рисковал всем своим будущим и благополучием своей семьи.

Слушая перечисления опасностей, которым чиновник подвергался из-за него, Дьенг отсчитал ему триста франков. Он думал сердито: «Эти ловкачи взимают поборы за каждую услугу», — но признавал также, что без ловкачей людям, подобным ему, Дьенгу, было бы трудно жить на свете. На обратном пути, с деньгами в кармане, он рассматривал витрины магазинов, в которых теснились покупатели. Внимание его привлекла толпа любопытных, собравшаяся около здания Земельного управления. Там нараспев что-то рассказывал старик нищий. У него были провалившиеся пустые глазницы, на изможденном лице выступали острые скулы. Сильный голос его проникал в душу. Дьенг пошарил по карманам.

— Папаша! Папаша! — услышал он рядом с собой женский голос. — Прости меня, папаша. Я чужая в Ндакару[6]. Приехала сюда полечить мужа, но аллах призвал его к себе. Теперь мне надо вернуться в свою деревню. Я взываю к твоему великодушию! Ради аллаха, ради пророка его Мухаммеда, помоги!

Женщина произнесла все это высоким ровным голосом; она ничем не старалась вызвать сострадание, болезненную жалость, только слезы блестели у нее в уголках глаз и дрожали на ресницах.

Дьенг посторонился, пропуская двух прохожих.

— Ой! Ой!.. — закричал он. — Да я же тебя только что видел и даже дал тебе двадцать пять франков. Вон там это было, вон там!

Дьенг был убежден, что женщина та же самая, те же глаза, то же вытянувшееся лицо. Только одежда другая.