Почтовый круг - [17]

Лунев почесал затылок, нащупал рукой кокарду, сдвинул ее немного в сторону лба, подставив при этом к носу ладонь ребром, — так обычно делал Юшков, проверяя местонахождение кокарды. И ничего, что уже через минуту шапка по-прежнему сидит криво, главное — все сделано по правилам.

— Вот еще что, — вспомнив, сказал Лунев, — тут экспедиция к нам перебралась. Буровики. Нефть ищут. Дом им нужен. Ты узнай: может, Степан их пустит на квартиру. Что дом-то пустовать будет. Они даже предлагали купить и деньги сулили хорошие. Если не придется ему сюда вернуться, то пусть продает. Деньги ему сейчас ой как понадобятся.

— Хорошо, я ему передам, — ответил Илья. — Давай мы разгружать будем, а ты сбегай за письмом. Отвезу Степану Матвеевичу.

В Старую Елань прилетели уже под заход солнца.

Сосновский показал, куда поставить самолет, подкатил аэродромный подогреватель.

— Счас зачехлим — и ко мне. Хозяйка уже ждет, приготовила ужин, — сказал он, затягивая лямки у чехла на двигателе. — А доктора нет. Просила не беспокоиться. В Миронове она, звонила оттуда, там и ночевать будет, — Сосновский помолчал немного и уже раздумчиво добавил: — Утром приехала и первым делом меня осмотрела, В нос закапала вакцину. Я ей говорю: сроду не болел. А она — для профилактики, говорит. Завтра обратно в Чечуйск собирается. И я с вами. Начальство вызывает. Отчитываться надо.

Сосновский был старшим на почтовом кругу. Местные аэропорты находились у него в подчинении. И Сосновский держал марку: лично присутствовал на посадке, встречая самолеты с флажком у посадочного знака. Вообще такой необходимости не было, так встречали в былые времена, но он верно хранил традиции. Летчики любили останавливаться на ночевку в Старой Елани. Сосновский, как правило, приглашал их к себе, расспрашивал о полетах: кто куда летал, где ночевал, кого видел?

— Полеты как полеты. Коробки, мешки. Одно и то же. Надоело, — нехотя отвечали летчики. — А у тебя не аэродром — цирковая площадка. На заходе гора, того и гляди голову свернешь. Шаманка, сам знаешь, западная. Чуть ветерок подул — крышка. То ли дело Чечуйск.

— Да у меня не аэродром, а стол, яйца катать можно, — обиженно отвечал Сосновский. — Вот, дай бог, нефть или газ найдут, по-другому заживем. Полосу бетонную построим, вокзал под стеклом. В Старую Елань не только из Иркутска, чего уж там, прямо из Москвы самолеты летать будут.

— Медведей отсюда возить, — подначивали летчики.

— Молодые вы, глупые еще, — качал головой Сосновский. — Не то, что мы. Учат вас, учат, а вы полетаете немного и в город норовите сбежать, а нас по ускоренной программе готовили. Научили в воздухе держаться — и в бой. В сорок втором немец Дон перешел. Бросили нас в самое пекло…

И тут Сосновский преображался, лицо разглаживалось, слова, цепляясь друг за друга, вылетали без натуги, сами собой.

— Лечу, а у самого в голове одна мысль, — твердым, помолодевшим голосом рассказывал он, — лишь бы ведущего не потерять. Вдруг откуда-то самолеты посыпались. Примечаю: не нашей конструкции. Я головой повел, а один уже рядом летит. И кресты вот такие, как оконная рама. И лицо летчика видать. Забыл я про управление, смотрю на немца. И вдруг что-то непонятное, чувствую, валиться самолет мой стал. Взглянул на приборы — точно, падаю! Я раз, шарик в центр загнал. Как учили. Дую по прямой. И мысль такая нехорошая шевелится, вот он, конец, пришел, если не собью, то упаду. Потом так осторожненько повел глазами. Уж больно мне напоследок посмотреть на немца захотелось. А он рядом летит и ладошкой около виска крутит, мол, свихнулся русский. И тут облако на пути попалось. Я — в него. И верите, нет — ушел. Едва свой аэродром отыскал. Один ведь остался. Потом я еще вылет сделал. А на третьем полете мы уже с ним на виражах. Я за ним, он за мной. И друг друга пулеметами. Захожу я ему в хвост — и на гашетку.

— Неужели сбили? — ахали летчики.

— А то как же! Я им спуску не давал. А вы тут мне — аэродром неудобный. Чуть задует ветерок — уже сидите.

Чупров на местные аэродромы не обижался и не жаловался. Он знал, если летчики цепляли Старую Елань, так для того, чтобы подразнить Сосновского.

Зачехлив самолет, пошли в пилотскую гостиницу.

— В город от нас скоро уедешь? — спросил Илью Сосновский.

— Это как понимать? — остановился Илья. — Гонишь, что ли?

— Нет, не гоню. Тебя гнать! Упаси бог.

— Кто его знает, может, и уеду. Я ведь подписку не давал всю жизнь здесь работать.

— Ты не торопись. — В голосе Сосновского Илья уловил просьбу. — Такие, как ты, здесь нужны. Что там, на магистралях, делать? Полеты как на трамвае, каждый раз по тем же линиям.

— Ну а здесь что? Почтовый круг. Одно и то же. Все друг про друга всё знают. Возьми ночью выйди на крыльцо и кулаком помаши. А утром все деревня будет спрашивать: кому это ты, Иван Петрович, грозился? Разве не так?

— Так-то оно так, — рассмеялся Сосновский. — Но разве это плохо, что мы друг про друга все знаем. Зато на виду. Плохого ничего не допустишь. А в городе по-другому. В одном подъезде живут и как чужие.

— И здесь такое бывает, — насупившись, ответил Чупров.

— А-а-а, это ты, наверное, Степана Оводнева вспомнил, — оживился Сосновский. — И на старуху бывает проруха. Со Степаном случай особый. Я ведь его другим знал. Мы с ним когда-то на прииске жили. Хороший был хлопец, старательный. А лет десять назад Степан вновь в наших краях объявился. Я его случайно в аэропорту встретил. Говорю: «Давай в Шаманку или Нойбу начальником площадки». Не захотел. Гордый. Видно было: жизнь его похлестала. Теперь вот еще болезнь привязалась.