Почти нормальная семья - [12]

— Вообще-то, это не должно играть никакой роли, — произнес Блумберг, однако между строк читалось, что это все же играет роль и он вовсе не находит это странным.

— Сын Маргареты Ольсен, — задумчиво произнесла Ульрика. — Сколько же ему… было лет?

— Кажется, тридцать два. Или тридцать три. Смертельный удар, нанесенный колющим предметом. Полиция пока не разглашает детали. Во время допроса они очень интересовались, что делала Стелла вчера вечером и ночью.

— Когда его убили? — спросила Ульрика.

— Точно не известно, но свидетели слышали крики и шум около часу ночи. Вы слышали, как Стелла пришла домой?

Ульрика обернулась ко мне, и я кивнул.

Я вспомнил, как лежал и ворочался в кровати, не в силах заснуть. Вспомнил эсэмэску, которую послал, не получив ответа. Выходит, моя тревога была оправданной. Вспомнилось, как Стелла пришла домой, как возилась в ванной и постирочной. Сколько было времени?

— Должен найтись кто-то, кто обеспечит ей алиби, — сказал я.

Ульрика с Блумбергом дружно посмотрели на меня.

12

Микаэль Блумберг предложил подвезти нас домой на своей огромной машине. Летний вечер оказался очень теплым, по улицам города прогуливались люди, словно бы ничего и не случилось. Владельцы собак и молодежь, возвращающаяся с вечеринок, люди, идущие домой, или из дома, или куда глаза глядят, работники ночных смен и страдающие бессонницей. Повседневная жизнь продолжалась, невзирая на то что вся наша жизнь висела на волоске.

Когда мы подъехали к дому, Блумберг спросил, может ли еще что-нибудь для нас сделать. Он готов остаться и побыть с нами.

— В этом нет нужды, — заверил я его.

Ульрика стояла у машины, разговаривая с ним, я же поспешил в ванную. Меня прошибал пот, во рту пересохло. Я выпил воды из-под крана и обмыл лоб.

Когда я вышел в кухню, было далеко за полночь. Ульрика сидела, обхватив голову руками. Несмотря на поздний час и мои возражения, она начала обзванивать своих знакомых в полиции, журналистов и юристов — всех, кто мог чем-то помочь. Я сидел напротив, выискивая в Сети информацию о событиях на Пилегатан, Кристофере Ольсене и его маме-профессоре.

Прошел целый час, и я уже не мог усидеть на месте:

— Почему нет никаких новостей? Сколько времени все это занимает?

— Я позвоню Микаэлю, — сказала Ульрика и поднялась.

Заскрипела лестница, я услышал, как Ульрика закрыла дверь в свой кабинет. Тревожные мысли бередили мне мозг, страх расползался под кожей тысячей мурашек.

Я бессмысленно бродил по кухне, вышел в прихожую и зашел обратно. Телефон я держал в руке, когда он вдруг зазвонил.

— Это Амина.

Она всхлипнула и откашлялась.

— Амина? Что-нибудь случилось?

— Прости, — прошептала она. — Я соврала.

Так я и думал. В пятницу она вовсе не встречалась со Стеллой. Они договаривались, но встреча не состоялась.

— Я совершенно растерялась, когда вы с Ульрикой спросили меня, — проговорила она. — Я взяла и солгала ради Стеллы. Я подумала, что вдруг что-то… Хотела сперва спросить у нее.

Я понимал ее. Что тут такого? Маленькая ложь во спасение.

— Но должен же быть кто-то другой, кто подтвердит ее алиби! — в отчаянии воскликнула Амина. — Это просто бред!

И в самом деле, какой-то сюрреализм. Вместе с тем происходящее обретало все более и более реальные черты. Перед глазами рисовалась картина — моя дочь в холодной грязной камере, куда сажают убийц и насильников.

Ульрика почти бегом спустилась по лестнице:

— Прокурор дал санкцию на арест Стеллы.

— Дал санкцию?

Сердце стучало. Пот выступил на лбу.

— Ее будут держать под арестом.

— Как это возможно? Ведь никаких доказательств нет!

— Вероятно, это связано со следственными действиями. Полиция хочет что-то проверить, прежде чем отпустить ее.

— Типа алиби? — спросил я.

— Например.

Я понятия не имел, что делать. Тело протестовало. Я мог усидеть на месте не больше минуты, потом вставал и ходил кругами по дому. Словно зомби я бродил по комнатам, выходил наружу и в одних носках нарезал круги вокруг дома.

Когда из-за горизонта показались первые осторожные лучи солнца, мы по-прежнему ничего не знали. Я влил в себя столько кофе, что живот тревожно урчал, а мозг туманился от недосыпа.

Наконец позвонил Блумберг. Стоя напротив Ульрики в кухне, я затаил дыхание.

Она отвечала ему коротко и односложно. Закончив разговор, осталась стоять, прижав к уху телефонную трубку.

— Что он сказал? — спросил я.

Ульрика смотрела будто сквозь меня. Ее взгляд был устремлен куда-то в другое место.

— Мы должны покинуть дом. — Голос ее звучал тоненько, вот-вот готовый надломиться.

— Что? Что все это значит?

— Полиция едет сюда. Они будут делать обыск.

Я тут же подумал о перепачканной блузке. Но ведь это не может быть кровью? Само собой, должно быть какое-то разумное объяснение. Все так, как говорил Блумберг, — недоразумение, поспешные решения…

Стелла никогда бы не… Или все же?..

Я прокрался в постирочную комнату и приподнял стопку вещей, под которую засунул блузку. Мои руки похолодели.

Блузки не было.

— Что ты там делаешь? — окликнула меня Ульрика из кухни. — Нам надо уходить.

В отчаянии я рылся среди других стопок с бельем, но так ничего и не нашел. На веревке тоже ничего не висело. Блузка исчезла.