Почтамт - [6]

– Хочу сказать, я его там бросил.

Я отошел, отметился, разделся до трусов и встал перед обогревателем. Сверху повесил одежду. Потом поднял голову: в другом углу возле другого обогревателя стоял Том Мото – тоже в одних трусах.

Мы оба заржали.

– Жуть, правда? – спросил он.

– Невероятно.

– Думаешь, Стон это все предусмотрел?

– Черт, конечно! Он даже дождь вызвал!

– Ты тоже застрял?

– Ну да, – ответил я.

– И я.

– Слушай, малыш, – сказал я, – моей машине двенадцать лет. У тебя – новая. Я тут наверняка застрял. Как насчет подтолкнуть, а?

– Ладно.

Мы оделись и вышли наружу. Мото купил машину новой модели недели три назад. Я ждал, пока его двигатель заведется. Ни звука. Ох ты ж господи, подумал я.

Дождем залило весь пол в кабине.

Мото вылез.

– Без толку. Сдохла.

Я попробовал свою безо всякой надежды. Аккумулятор еще как-то шевелился, какая-то искра проскакивала, хоть и слабенько. Я подкачал, дал еще раз. Завелась. Пускай поревет. ПОБЕДА! Я ее хорошенько разогрел. Потом сдал назад и начал подталкивать новую машину Мото. Я толкал его милю. Эта хренотень даже не перднула. Я впихнул его в гараж, оставил там и, выбирая, где повыше и посуше, добрался до Беттиной задницы.

12

Любимым доставщиком у Стона был Мэтью Бэттлз. Бэттлз никогда не приходил на работу в мятой рубашке. Вообще все, что он носил, было новеньким, выглядело новеньким. Кепка, ботинки, рубашка, брюки. Башмаки его сияли по-настоящему, вся одежда, казалось, ни разу не бывала в стирке. Как только рубашка или пара штанов хоть чуточку пачкались, он их выбрасывал.

Стон часто говорил нам, когда Мэтью проходил мимо:

– Вот это – почтальон!

И он не шутил. Его глаза чуть ли не сияли любовью.

А Мэтью стоял у своего ящика, прямой и чистый, отдраенный и выспавшийся, башмаки победно блистали, и смахивал эти письма внутрь с радостью.

– Ты – настоящий почтальон, Мэтью!

– Благодарю вас, мистер Джонстон!

Однажды утром в 5 я зашел и сел ждать за спиной у Стона. Под красной рубашкой тот как-то обмяк.

Мото сидел рядом. Он-то мне и сказал:

– Вчера забрали Мэтью.

– Забрали?

– Ага, за то, что из почты крал. Открывал письма для храма Некалайлы и вытаскивал деньги. На почте пятнадцать лет.

– А как узнали, как он попался?

– Старухи. Старухи слали Некалайле письма, полные денег, и не получали в ответ ни спасибочки, ничего. Некалайла сказал на Почтамте, и Почтамт приставил к Мэтью шпика. Его застукали у кипятильника: вскрывал письма и выуживал деньги.

– Без балды?

– Без балды. Средь бела дня влетел. Я откинулся на стенку.

Некалайла построил такой большой храм и выкрасил стены в тошнотно-зеленый цвет – наверно, чтоб бабки напоминал, – и у него работал штат, человек 30–40, которые только распечатывали конверты, вытаскивали чеки и наличку, записывали сумму, отправителя, дату получения и так далее и больше ничем не занимались. Другие рассылали по почте книги и брошюры, написанные Некалайлой, а на стене висела его фотография, большая такая: Н. в жреческих хламидах и бороде, – и живописный портрет Н., тоже очень большой, надзирал за конторой, высматривал.

Некалайла утверждал, что как-то раз шел по пустыне и встретил Иисуса Христа, и Христос ему все рассказал. Они вместе посидели на камне, И.Х. ему все и выложил. А теперь уже сам Некалайла делится секретами с теми, кто может себе это позволить. К тому же каждое воскресенье он проводил службу. Его помощники, они же – паства, приходили на работу и уходили по звонку.

И представьте себе Мэтью Бэттлза, который пытается облапошить Некалайлу, повстречавшего в пустыне Христа!

– А Стону кто-нибудь что-нибудь сказал? – спросил я.

– Ты что – смеешься?

Мы просидели так час или около того. На ящик Мэтью назначили сменщика. Другим подменным дали другие задания. Я остался сидеть один за спиной у Стона. Потом встал и подошел к его столу.

– Мистер Джонстон?

– Да, Чинаски?

– А где сегодня Мэтью? Заболел?

Голова Стона поникла. Он смотрел на бумажку – держал ее в руке и делал вид, что читает. Я вернулся на место и сел.

В 7 часов Стон обернулся:

– Сегодня для тебя ничего нет, Чинаски.

Я встал и пошел к дверям. Остановился на пороге.

– Доброго вам утра, мистер Джонстон. И приятного дня.

Он не ответил. Я дошел до винной лавки и купил себе полпинты «Дедушки» на завтрак.

13

Голоса у людей были одинаковы: куда бы ни носил почту, слышал одно и то же снова и снова.

– Опоздали, правда?

– А где обычный почтальон?

– Привет, Дядя Сэм!

– Почтальон! Почтальон! Это не нам!

На улицах было полно безумных и тупых. Большинство жило в красивых домах и, казалось, на работу не ходило – непонятно, как им это удавалось. Был один парень, который не разрешал опускать почту в ящик. Он стоял в проезде и наблюдал, как ты подходишь, за два или три квартала – стоял себе и протягивал руку.

Я спрашивал у других, кто разносил почту по этому маршруту:

– А что с тем парнем, который стоит и руку протягивает?

– С каким парнем, который стоит и руку протягивает?

У них у всех тоже был тот голос.

Однажды, когда мне достался этот маршрут, человек-который-стоит-и-протягивает-руку был в полуквартале от дома. Разговаривал с соседом, оглянулся, когда мне оставалось пройти квартал, и понял, что еще успеет дойти до дома и меня встретить. Едва он повернулся ко мне спиной, я рванул. Наверное, так быстро я почту никогда не доставлял: в едином порыве, весь движенье, не останавливаясь, без передышки, я был готов его убить. Письмо уже наполовину пролезло в щель его ящика, и тут он обернулся и увидел меня.