Почта с восточного побережья - [15]

— Полчаса все будут стоять здесь и знакомиться с господином Шишибаровым. Все! — сказал он, глядя поверх толпы, и тронул Герхарда за локоть.

Поддерживаемые солдатами, они спустились через откинутый борт грузовика и по хрустящему стылому снегу пошли в школу, а староста быстрым, громким и скрипучим голосом обрадованно заговорил с земляками.

Из комнаты учительницы тянуло чадом жаркого, а в зале продолжал орудовать неутомимый унтер-офицер Ланге. Рукава его нательной рубашки были закатаны, мундир висел у школьной доски, где солдаты успели нарисовать мелом фривольный рисунок, пилотка Ланге была надвинута на школьный глобус, а на больших стоячих школьных счетах был распят баран, которого Ланге свежевал к ужину.

Гюйше заинтересовался барашком, но Герхарду уже наскучило обжираться, плавало перед глазами тревожное яркое лицо русской крестьянки, исчезнувшее в общем поклоне. Интересно, есть ли у нее тут кто-нибудь? Стоит ли об этом задумываться? Не проще ли проверить, как живут в этой деревне? Взять, например, с собой солдат…

— Райнер, вы не находите, что одной вашей палки маловато для русских? Они не очень любезно отвечали старосте…

Райнер лениво отвинчивал пробку.

— Палки вполне достаточно, обер-лейтенант. Стадо видит палку лучше, чем пистолет. Староста слишком многословен, но это его дело. Если он не справится…

Райнер отхлебнул из фляжки и налил пробку для Герхарда.

— Думаете, чем занять вечер, обер-лейтенант? Я видел, как вы пялились на эту русскую… Но как же восьмой параграф инструкции о нашем поведении на Востоке? Ваш шеф господин Бакке не одобрил бы, пожалуй…

— Мой шеф рейхслейтер Альфред Розенберг, — напомнил Герхард.

— Так сразу и господин рейхслейтер? — усмехнулся Райнер и протянул пробку Герхарду. — А начальник ведомства землеустройства и начальник картографического отдела генерал-майор Рихард фон Мюллер? Впрочем, я догадываюсь, вы доите не одну корову… Так я мог бы приказать своим ребятам… Впрочем, зачем осложнять жизнь старосте? Наше все равно будет нашим. Мы еще вернемся сюда, когда староста выявит коммунистов. К тому же, п-фу! — русские девки… Вы видели, какое у них белье? Я предпочел бы нечто иное, обер-лейтенант. Здесь так уютно…

Герхард взял из рук Райнера алюминиевый стаканчик, увидел райнеровские немигающие глаза и белесоватые десны и порадовался тому, что в «Оппеле» этот тип сидит впереди, а не рядом. Наглец, кажется, он считает, что он здесь хозяин положения… Возможно, он не просто жандарм, а еще и человек гестапо и сам из тех, кто сосет не одну корову…

— Я мог бы приказать моим ребятам, — повторил Райнер, — но не будет ли это лишним для первого раза? Эта деревня — единственное нетронутое селение в нашей тыловой зоне. Мы уедем завтра, но за нами должны оставаться тишина и порядок. Впрочем, если она пойдет добровольно… Вы ведь знаете, что она не пойдет добровольно? Лучше выпейте, обер-лейтенант, и смиритесь с тем, что на этот раз вам придется остаться одиноким.

Герхард выкурил перед камином сигарету, размышляя о том, что отпуск начнется уже на следующей неделе и он успеет к рождеству в Берлин или, еще лучше, в Мекленбург, а пока выбирать не приходится и, следовательно, надо терпеть общество этого двуликого Райнера и этого жирного Гюйше, но в дальнейшем он не позволит себе связываться с кем бы то ни было, и на оккупированной вермахтом территории он сам постарается командовать своей охраной, если таковая еще будет нужна.

Дежурный унтер-офицер ввел в комнату старосту и с ним того самого бородатого старика, выглядевшего вблизи еще более массивным, но отнюдь не жирным. Видавшая виды двубортная куртка приоткрывала выпуклую грудь, подобранный живот, а из рукавов ее выглядывали сухие кулаки размером с противотанковую мину.

— Так что сосед мой, нахбар, господин начальник, — объяснял староста, — до революции, до большевиков то есть, ихний батюшка богатый бауэр был, можно сказать — банкир. — Староста, видимо, радовался, что оказался не одиноким среди земляков, все заглядывал в заросшее бородой лицо старика и тараторил так, что Герхард едва успевал понимать его. — Два и было в волости, можно сказать, хозяина — фатер мой Лука Иванович да ихний отец Егор Василич, Ергунев его форнаме, а это сын евоный, Авдей Ергунев. Брательник ихний, брудер то есть, по сю пору на Выселках живет.

— Погоди, Савватий, — сказал старик иерихонским голосом, убрал старосту за свою спину и снял шапку. — Ты мне скажи, господин офицер, дашь ты мне оружие али нет? Нынче мужику без оружия — во!

— Полицай ист, бауэр винтовка нихт! — ответил Герхард, с недовольством разглядывая остроглазого бородача и еще удивляясь его вольным манерам.

— Хы, полицай! Я не полицай, хозяин я! И не винтовку бы мне, а карабин. Погоди, Савва, дак и что, что из Берлина? Дашь оружие или мне куда в управу бежать?

Бородач сунул в карман шапку и придвинулся к Герхарду, но Райнер остановил его, словно шпагой, концом палки и достал из полевого планшета карту.

— Ты нет шумет, — закричал, вскакивая, Герхард, — ты ест молчат! Всякий шумет — шиссен, расстреляйт! Рус нет хозяин, рус арбайтен, поняль, вих? Рус ест скот. Рус ест молчат! Ты ест аух молчат!