Почетный академик Сталин и академик Марр - [177]
До конца жизни Сталин сохранял неподдельный интерес к проблемам языка. 5 сентября 1952 года он принимал партийно-правительственную делегацию Монгольской Народной Республики во главе с Цеденбалом. В официальном протоколе записано: «В заключение беседы Сталин поинтересовался развитием грамматики в МНР.
Цеденбал говорит, что с введением русского алфавита грамотность сильно возросла и теперь до 90 % населения грамотные.
Сталин подтверждает, что старый алфавит затруднял рост грамотности, что звуковой, фонетический алфавит имеет все преимущества и что лет через 10–12 все будут грамотными. История культуры показывает, что сначала была система иероглифов. Это препятствовало распространению грамотности среди населения и переход к фонетической системе обеспечил широкое распространение грамотности. У мусульман тоже был сложный алфавит, а с переходом на русский алфавит грамотность быстро двинулась вперед»[680]. Но перевести многосотмиллионный китайский народ на использование русского алфавита он не успел или — не решился, несмотря на усиленную просьбу Мао Дзэдуна к «вождю мирового пролетариата» дать ему какой-нибудь мудрый совет на все времена. Сталин совет, конечно, дал, но это уже другая, не языковедческая история. Даже в древние и Средние века уровень грамотности в Китае был выше, чем в странах Европы. Грамотное население современного Китая пользуется хоть и упрощенной, но все той же древнейшей иероглифической письменностью. А вот Япония без всякого давления перешла на параллельный фонетический алфавит с использованием старинной графики. И кто, кроме вождя, посмеет однозначно ответить на вопрос — чей путь лучше?
Только через несколько лет после смерти Сталина, в хрущевскую «оттепель», идеологическая узда чуть ослабла, да и то ненадолго. Как известно, при Хрущеве началась первая антисталинистская кампания, которая затронула в числе прочих наук и лингвистику, точнее «сталинское учение о языке». Напомню, Хрущев как-то заявил, что у «Сталина были минуты просветления» и что он, возможно, сам написал языковедческие статьи. Но в общем русле советского антисталинизма в аппарате ЦК КПСС конца 50—60-х годов началось движение в сторону реабилитации Марра и развенчания теперь уже трудов-брошюрок Сталина. Вышло несколько публикаций (конечно же, как всегда, заказных) бывших учеников и последователей Марра (В.И. Абаев и др.), в которых отмечались его заслуги в различных областях знания и в особенности в области кавказоведения. К.И. Чуковский, оставивший интереснейший дневник интеллектуальной жизни сталинской и постсталинской эпох, записал в годы «оттепели», что к нему однажды пришли в гости Татьяна Винокур, Крысин и Ханпира: «Талантливые молодые лингвисты, Ханпира[681] — задиристый, постоянно готовый уличать, резать правду-матку в глаза… Рассказали, что их институту заказаны чуть ли не три тома, чтобы разбить учение Сталина о языке — его, как сказано в предложении ЦК, „брошюру“. Пять лет называли его статьи „Гениальный труд корифея науки товарища Сталина“ — и вдруг „брошюра“! В.В. Виноградов, громче всех восхвалявший „гениальный“ труд — теперь в опале»[682].
Робкие статьи, робко напоминавшие о Марре, опубликовали, конечно же, не в «Правде» или «Большевике», а в малотиражных научных изданиях. В Грузии верные «марристы» приступили к подготовке сборника его неизданных трудов; начались разговоры о переиздании сочинений Марра и разработке обновленной антибуржуазной, советской концепции происхождения языка и мышления. Последним вопросом занялись бойкие философы, которые успели побывать в «марристах», затем в столь же искренних антимарристах и — наоборот (например, А.Г. Спиркин). Но как во времена господства «школы Марра», так и после языковедческой дискуссии 1950 года, а теперь уже и после очередного поворота, так никто всерьез и не рассмотрел идеи Марра и работы его последователей, а главное критиков, в особенности критические реплики Сталина. Советская пропаганда всегда назойливо подменяла собой гуманитарную науку, даже в либеральные времена. Когда Хрущева сняли с руководящих постов, то начался новый этап, теперь уже брежневского «застойного» дряхлеющего сталинизма. Вместе с ним (дряхлеющим сталинизмом) все остались на тех местах, на которых застала их смерть Сталина. Академик Виноградов, крупный ученый, внесший вклад в отечественную филологию, был настолько травмирован роковыми переломами своей судьбы, что совершил на старости лет очередной малопочтенный поступок: на знаменитом судебном «процессе Синявского и Даниэля» выступил в качестве эксперта со стороны обвинения и «научно» подтвердил антисоветский характер их литературных произведений. Алпатов, достаточно объективно описавший политический «слалом» Виноградова, как и других антимарристов в лингвистике, всячески подчеркивая политическую расторопность престарелого Марра (в чем тот действительно был замечен), стыдливо обошел этот вопрос.
Советский (российский) ученый, власть и мораль — особенная, ждущая своего часа проблема. В этой книге я обозначил ее всего лишь через авторскую интонацию. После Фауста губительный жар соблазнов, иссушающих дар талантливого человека, в полной мере испытали в ХХ веке, главным образом немецкие и советские ученые, взнузданные каждый своим тоталитаризмом.
