Почему я ненавижу фанфики - [41]

Не сказать, что я его недолюбливал. Он казался мне забавным. Я лишь предпочитал не иметь с Тёмой никаких личных дел.

Шла первая из сдвоенных пар по электроснабжению. Я заслужил его комментарий, видимо, своим высокомерным видом — пользуясь тем, что препод ушел в свой кабинет, вертел в руках клеммник и с удовольствием изображал снисходительного электротехнического бога. Принимая данный каприз за процесс размышления, мне по тихой грусти молилась большая половина группы.

Секрет был прост — если бы я не справился с лабораторкой, с ней не справился бы никто. И большинству было бы пофиг, списать-то никогда не поздно… если бы на кону не стоял зачет.

Зачет! Стоило лишь продемонстрировать нашему Завражину тетрадь с чистенькими данными и, вуаля, минус одна проблема на сессии.

Все эти патовые ситуации всегда зависели от двух человек — от меня и от Соколова. Но безотказный слег на больничный, а я тянул время. Просто чтобы возможность списать была у меньшего числа народа. Ничего личного, но копирку я недолюбливал ещё больше, чем неспособность некоторых распиздяев найти емкость конденсатора.

В общем, Игнатьев отвлек меня на разговор, и я кожей почувствовал флюиды ненависти, обращенные к нему от всех, кто жаждал сдоить с меня миллилитр халявы здесь и сейчас.

— Вроде бы мы все этому учились, — растягивая слова, сказал я.

— Слушай, Костя, а ты не поможешь профкому? У нас проектор сломался, кучу бабла стоит, а на носу концерт. Тебе в стипендию зачтется.

Я задумчиво нахмурился. Само собой, был согласен в силу некоторых особенностей своего характера — неспособности отказать, когда элитные шишки просят о помощи, и слабостью перед лестью, но процесс растягивания времени никто не отменял.

Отложив клеммник, я начал на публику ковыряться в коробках с деталями стенда. Народ поблизости зашелестел тетрадками, готовый конспектировать каждое мое движение. Вот она, истинная власть во всей своей темной силе…

— Тесаков, прекращай играться, — выстрелил мне в спину Данька. — Тебе эта лабораторка как белке — лесной орех.

— Дятлам слово не давали, — прохладно заметил я.

— А знаешь, что дятлы с белочкиными дуплами делают?

Я показал ему средний палец, сдержав порыв кинуть что-нибудь тяжелое и при этом не заржать на всю аудиторию. Никто, кроме меня, намека вроде бы не понял.

— Не суй свой клюв куда не просят, а то без орешка останешься, ниггер.

Девчонки рассмеялись, и Данька не выдержал — бросил в меня колпачок от ручки, но попал в стенд, рикошетом получил обратно в лоб и развеселил их ещё больше.

Я повернулся к Тёме.

— Хорошо, посмотрю. Давно работать отказывается?

— Да пару дней назад умер, — сверкая веселыми зеленовато-болотными глазами, сказал Игнатьев. — Работал-работал и бац. Ни дыма, ни запаха. Только хлопнуло.

— Кондей, — высокомерно отмахнулся я. — Банку поменять, и будет как новенький.

— Спасибо, Костян.

Игнатьев отцепился и ушел на своё место, позвякивая ключами от аудитории. Что-то в его слащавой улыбке в тот момент слегка цепануло, но я списал всё на фальшивые рефлексы активиста.

И, сжалившись над несчастными халявщиками, вернулся к лабораторной работе.

В тот миг колесо удачи было запущено. Если бы я только знал, к чему приведет моя отзывчивость — я бы прямо там упал на пол и притворился мертвым опоссумом, лишь бы только не влезать в дела профкома.

Но было уже поздно.

— Они подвязали меня на проектор, — печально вздохнул я, провожая Даньку до гардероба. — Там работы было на две минуты, зато теперь я ещё и слайды им переключать обязан, пульт звуковика настроить… подписался на свою голову.

— Тебе за это плюс в стипендию пообещали? — Новиков нахмурился, забрав куртку из рук гардеробщицы. Полноватая хмурая Ильишна покосилась на нас с привычным презрением и уплыла за ширму, дочитывать главу бульварного романа.

— Угу, но ты же понимаешь, что добровольно-принудительно. Там Ректор был…

— Ох, Блэкджек, ты вроде хитрый, но иногда святая простота. Подождать тебя?

— Это же концерт для преподов, он часа на два, — я фыркнул. — Обычное дерьмо, что может случиться?

Даня нацепил куртку и сдержанно улыбнулся уголками губ. Пожав мою руку, мимолетно огладил кончики пальцев. Так быстро, что никто ничего не заметил бы, даже если бы смотрел на нас в огромную подзорную трубу.

— Напиши, как освободишься.

— Хорошо.

Возле актового зала меня поджидала стайка профкомовских пираний. И каково было моё удивление, когда среди них оказался Соломонов — неизменно огромный, но приодетый по фейсконтролю, в черную рубашку и брюки. Выглядело это скорее устрашающе, чем стильно, но не мне давать ему оценку, не Модный приговор же.

Рядом терся Игнатьев:

— О, вас-то мы и ждем, — он усмехнулся, подтолкнув меня к «черному» входу в зал. И обратился к Володару, волочащему своё злобное существование неподалёку. От одного его взгляда моя кожа скуксилась в гусиную.

— Что-то ты помрачнел. Знаете друг друга?

— Немного… — проблеял я, ныряя в закулисье. Отсюда шла лестница на следующий этаж, где, собственно, и пылилось всё дорогостоящее оборудование.

— Дарик недавно стал заведующим спортивной ячейки, — шелестел Игнатьев за моей спиной, наблюдая, как я располагаюсь в кресле. — Надеюсь, вы поладите.