Почему? Вопрос, который остается всегда - [18]

Дом, в котором раньше жил его брат, теперь занимала какая-то свирепая мусульманка. Его (Марковича) предостерегали, чтобы он не ходил туда, потому что эта женщина, готовая защищать свой новый дом, всем угрожала ружьем. И все же он пошел. Когда Иво приблизился к дому, женщина уже ожидала его с сигаретой в зубах и с ружьем со взведенным курком в руках. «Убирайся отсюда, или я пристрелю тебя!» — рявкнула она. — «Нет, вы не пристрелите меня, — ответил отец Маркович мягким, но уверенным тоном. — Вы приготовите для меня чашку кофе». На мгновение изумленно уставившись на него, женщина медленно опустила ружье и отправилась на кухню. Взяв последнюю щепотку кофе, которая у нее оставалась, она смешала ее с уже использованной гущей, чтобы приготовить достаточно напитка для двоих. И вот они, два заклятых врага, завели беседу за чашкой кофе, участвуя в древнем ритуале гостеприимства. Женщина поведала о своем одиночестве, о потерянном доме, о сыне, который так и не вернулся с войны. Когда отец Маркович снова наведался к ней месяц спустя, она сказала ему: «Я рада видеть вас почти так же, как если бы домой вернулся мой сын».

Говорили ли они о прощении? Не знаю. И, в некотором смысле, это неважно. Маркович (жертва) пришел к этой мусульманке просить о гостеприимстве в доме его брата, которым она неправомерно завладела. И та откликнулась. Хотя женщина и встретила Марковича с ружьем, она сделала ему подарок и была рада его присутствию. Ритуал беседы за чашкой кофе стал первым робким шагом на пути к взаимному принятию. Если этот путь продолжить, то он проведет даже через труднопроходимый край прощения.

Только вернувшись домой из Сараево, я осознал всю значимость существования еврейского кладбища, на котором побывал вместе с отцом Марковичем. «Как ни удивительно, когда-то в Сараево была процветающая еврейская община, — рассказывал мне Иво, обводя рукой разбитые надгробные камни с выгравированными на них звездами Давида. — Когда инквизиция изгнала евреев из Испании и Португалии, их радушно приняла исламская Османская империя. Они здесь преуспевали, как видно по качеству мраморных надгробий, хотя они теперь и изуродованы».

Некогда численность евреев здесь достигала 20 тысяч человек, что составляло пятую часть населения. За многонациональную разнородность Сараево прозвали «маленьким Иерусалимом». К середине XIX века каждый врач в городе был евреем, и здесь процветали пятнадцать синагог. Затем, спустя сто лет, пришел Холокост, погубивший 85 процентов евреев Сараево.

Крики о помощи

В каждом уголке Сараево я слышал призрачное эхо вопроса, преследующего историю человечества: почему Бог не вмешивается? Почему Он не убрал Гитлера до того, как тот набросился на евреев? Почему Он не избавил Сараево после четырех дней, а не четырех лет осады? «Ох, этот странный мир, — сетует один из персонажей книги Хаима Потока “Меня зовут Ашер Лев”. — Иногда мне кажется, что у Властелина вселенной есть еще какой-то мир (Боже, упаси!), о котором Он заботится, и потому пренебрегает этим миром».

Я начал воспринимать балканскую историю как типичный пример притеснения меньшинств — вечной судьбы евреев и темы, которая снова и снова звучит в Библии. Израилю тоже была знакома гражданская война. В правление первого царя Саула поднялось восстание во главе с Давидом, который позже сам столкнулся с мятежом собственного сына Авессалома. Два поколения спустя страна разделилась надвое, положив начало периоду нестабильности, во многом напоминающему события на Балканах.

В такие времена песни протеста смешивались с песнями хвалы, что видно из Книги Псалмов. По оценке Юджина Петерсона — автора перевода-парафраза Библии, известного под названием «The Message», — две трети Псалмов содержат стенания. «Я изнемог от вопля, засохла гортань моя, истомились глаза мои от ожидания Бога моего», — сетует один из псалмов, приписываемый Давиду. «Время Господу действовать: закон Твой разорили», — заявляет другой. Бог, кажется, вполне понимает основания нашего протеста, как и нашу потребность в гневе, направленном против боли.[3]

Порой Божий «избранный народ», подобно жителям Сараево, оказывался в осаде в прямом смысле слова. После одного из таких штурмов ассирийцы убили тысячи израильтян, а выжившим пробили нос или нижнюю губу железными крюками, чтобы увести их в рабство. Так и появились «потерянные колена Израиля». Следующий чужеземный захватчик, Вавилон, пошел еще дальше, завоевав Иерусалим и разрушив Божий храм. Когда пыль сражений улеглась, израильтяне оказались рассеянными по всему лицу земли и не воссоединялись как независимое государство в течение двадцати пяти веков. Один из псалмов, написанных под впечатлением этой трагедии, передает ту же горечь по отношению к врагам, которую я услышал от жителей Сараево: «Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!»

Пророки взывали о Божьем вмешательстве. «Буду говорить с Тобою о правосудии, — требовал Иеремия в момент бравады. — Почему путь нечестивых благоуспешен, и все вероломные благоденствуют?» Аввакум вещал менее утонченно: «Доколе, Господи, я буду взывать, и Ты не слышишь, буду вопиять к Тебе о насилии, и Ты не спасаешь? Для чего даешь мне видеть злодейство и смотреть на бедствия?»