Почему плакал Пушкин? - [69]
Но французское «параф», кроме значения «росчерк», имело другой смысл, сохраненный для нас лишь в словарях прошлого века.
Оказывается, «параф» – «Пометка на полях», требующая заменить или выбросить какое-либо слово или выражение.
Соответственно проясняется запись Александры Осиповны, относящаяся не к конверту, а к рукописи. «Там были великолепные пометки на полях: в них отразился весь человек, то есть Повелитель». Как пишет сама Смирнова, она выразила согласие со сделанными царем пометками.
Итак, свое полное одобрение Смирнова поведала императору. Впрочем, ее впечатление, – что в пометках отразился не только государственный ум, но и личность, – вряд ли сильно обрадовало Николая…
Прошло четыре года. В 1835 году царь принялся размышлять о том, как сложится после его кончины будущее страны. Наследнику престола царь вручил письмо, род завещания или наставления. Главная мысль была такая: скоро придет твой черед. Не спеши все менять. Оставь министров на своих местах, присматривайся к их работе. Перемены начинай не ранее, чем через год, меняй министров постепенно, поодиночке.
Тревога оказалась преждевременной, до конца царствования оставалось двадцать лет.
Будучи в столь беспокойном настроении, не задумался ли Николай заодно и о своей посмертной репутации?
Поэт незамедлительно предаст огласке хранящиеся у него пометы на рукописи. Отчеркивания, сделанные Николаем, окажутся преподнесены, как личный произвол. Не усилит ли сей сюжет тех, кто попытается расшатать обручи государства?
Не только ради защиты своего посмертного облика, но и по более веским соображениям, царь обратился к поэту.
Царь попросил ту рукопись, где его помарки, предать сожжению. И, разумеется, получил соответствующие заверения.
Свои придворно-служебные обещания поэт полагал нужным исполнить неукоснительно. Но, вместе с тем, он считал своим обязательным долгом отстаивать независимость художника от правительственных притеснений.
Вот какими нам представляются обстоятельства, при коих возник и осуществился замысел «разбросанных строк».
Не сочтите изложенное за плод безудержной фантазии. Сейчас будет предъявлено первое – не единственное, и, пожалуй, не главное, но несомненно «пушкинское подтверждение».
В сентябре следующего, 1836 года, вышел из печати III том пушкинского журнала «Современник». В памфлете «Вольтер» поэт в начале говорит о Вольтере и о себе. В конце – о себе и о Вольтере. Обе параллели давно замечены и прокомментированы. А нет ли, кроме того, чего-нибудь еще и в середине?
Там речь идет о короле Пруссии Фридрихе (Фридерике) II, о его сложных отношениях (то дружба, то антипатия) с Вольтером.
Читаем о Вольтере (и, значит, о Пушкине):
«…Он однакож не мог удержаться, чтоб еще раз не задеть своих противников. Он написал самую язвительную из своих сатир…
Следствия известны. Сатира, по повелению Фридерика, была сожжена…»
Почему параллель, на мой взгляд, несомненная, остается нераспознанной?
Очевидно потому, что в сознании наших ученых никак не укладывается тот факт, что десятая глава все ж таки была закончена.
Она была сожжена не для утайки от царя, а как раз наоборот, по его, царя, прямому настоянию. Сожжение могло произойти в любой год, начиная с 1831, и кончая последними днями жизни умирающего поэта, когда он попросил какой-то пакет из ящика стола бросить в огонь, не читая.
Несколько укрепив свои позиции, продолжим построчный разбор. Руководствуясь «магическим квадратом», то есть в соответствии с формулой его первой горизонтали «3–4; 1–2», прежний четвертый куплет передвигаем на место второго. Здесь он оказывается прямым продолжением бывшего третьего куплета.
Вплотную после ранее рассмотренных 13 и 14-ой строк начинается новая онегинская строфа. Приводим ее первые стихи, пока что в доселе принятом, «стабильном», «академическом», то есть никуда не годном прочтении.
13. Настигло… – Кто Руси помогь?
14. Б‹арклай?›-3‹има!› иль Р‹усской› Б‹огь.›
1. Но богь помогь – сталь ропотъ ниже,
2. И скоро силою вещей
3. Мы очутилися въ п‹…›.
Сколько-нибудь опытный редактор, попадись ему под руку стихи подобного уровня, понаставил бы птички-галочки. Прежде всего, мешает топтание на одних и тех же словах: помог – бог – бог помог. В действительности в первой строке такого повтора нет. Там, где кому-то привиделся «богъ», – там находится другое слово, записанное сокращенно, спрятанное особо тщательно. Определить его по смыслу? Надо подождать, пока по соседству не будут внесены другие уточнения и замены.
Как только зрение освободилось от гипноза привычных прочтений, оно сразу подсказывает: читать «помогь» тоже не обязательно. Более вероятно – «пошелъ».
В сем случае возникает новая несуразность: уместно ли столкновение двух противоположных глаголов: «пошелъ» и «сталъ»?
Дальнейшее сочетание выглядит совсем бессвязно: «сталъ ропотъ ниже». А что это значит? Разве может «ропотъ» сделаться «ниже»?
Вместо «ропотъ» предлагалось «рокотъ» и «грохотъ». Обе замены не меняли смысла, то есть не снимали отсутствие смысла.
Относительно легко на фотокопии удалось разглядеть: не «ропотъ», не «грохотъ», не «рокотъ», а «деспотъ». По смыслу «деспотъ» уместней, содержательней Но нельзя не признать, что сочетание «сталь деспотъ ниже» ничуть не краше своих предшественников.
Яркая, насыщенная важными событиями жизнь из интимных переживаний собственной души великого гения дала большой материал для интересного и увлекательного повествования. Нового о Пушкине и его ближайшем окружении в этой книге – на добрую дюжину диссертаций. А главное – она актуализирует недооцененное учеными направление поисков, продвигает новую методику изучения жизни и творчества поэта. Читатель узнает тайны истории единственной многолетней, непреходящей, настоящей любви поэта. Особый интерес представляет разгадка графических сюит с «пейзажами», «натюрмортами», «маринами», «иллюстрациями».
В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.
«…Митрополитом был поставлен тогда знаменитый Макарий, бывший дотоле архиепископом в Новгороде. Этот ученый иерарх имел влияние на вел. князя и развил в нем любознательность и книжную начитанность, которою так отличался впоследствии И. Недолго правил князь Иван Шуйский; скоро место его заняли его родственники, князья Ив. и Андрей Михайловичи и Феодор Ив. Скопин…».
Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.
Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.