Почему нет рая на земле - [2]

А каким героям? Не вашего ума дело.

Простенько и со вкусом, как выражались в дни моего детства остряки на Инвалидной улице.

Много знать будете — скоро состаритесь.

Слово — серебро, молчание — золото.

Это русские народные поговорки.

И поэтому в России предпочитают молчать, чем задавать нелепые вопросы. А то ведь можно и в тюрьму сесть. Или еще хуже. Под конвоем поехать в Сибирь. Сибирь ведь тоже в России. Только за пять тысяч километров от нашего города:

Теперь, надеюсь, вам понятно, почему Инвалидной улице не присвоили имени Берэлэ Маца.

Но, хоть и под другим названием, эта улица была прекрасна. И не архитектурой, а людьми. На нашей улице жили богатыри. Один другого здоровее.

Ну, действительно, откуда у нас было взяться слабым? Один воздух нашей улицы мог цыпленка сделать жеребцом. На нашей улице, сколько я себя помню, всегда пахло сеном и укропом. Во всех дворах держали коров и лошадей, а укроп рос на огородах, и сам по себе, как дикий, вдоль заборов. Даже зимой этот запах не исчезал. Сено везли каждый день на санях, и его пахучими охапками был усеян снег не только на дороге, но и на тротуаре.

А укроп? Зимой открывали в погребах кадушки и бочки с солеными огурцами и помидорами, и укропу в них было, по крайней мере, половина. Так что запах стоял такой, что если на нашей улице появлялся свежий человек, скажем приезжий, так у него кружилась голова и в ногах появлялась слабость.

Большинство мужчин на нашей улице были балагулами. То есть ломовыми извозчиками. Мне кажется, я плохо объяснил, и вы не поймете.

Теперь уже балагул нет и в помине. Это вымершее племя. Ну, как, например, мамонты. И когда-нибудь, когда археологи будут раскапывать братские могилы, оставшиеся от второй мировой войны, где-нибудь на Волге, или на Днепре, или на реке Одер в Германии, и среди обычных человеческих костей найдут широченные позвоночники и как у бегемота берцовые кости, пусть они не придумывают латинских названий и вообще не занимаются догадками. Я им помогу. Это значит, они наткнулись на останки балагулы, жившего на нашей улице до войны.

Балагулы держали своих лошадей, и это были тоже особые кони. Здоровенные битюги, с мохнатыми толстыми ногами с бычьими шеями и такими широкими задами, что мы, дети, впятером сидели на одном заду. Но балагулы были не ковбои. Они на своих лошадях верхом не ездили. Они жалели своих битюгов. Эти кони везли грузовые платформы, на которые клали до пяти тонн. Как после такой работы сесть верхом на такого коня?

Когда было скользко зимой и балагула вел коня напоить, он был готов на своих плечах донести до колонки своего тяжеловоза. Где уж тут верхом ездить.

Инвалидная улица отличалась еще вот чем. Все евреи на ней имели светлые волосы, ну, в худшем случае, русые, а у детей, когда они рождались, волосы были белые, как молоко. Но, как говорится, нет правила без исключения. Ведь для того и существует правило, чтобы было исключение. У нас очень редко, но все же попадались черноволосые. Ну вы сразу догадались. Значит, это чужой человек, пришлый, волею судеб попавший на нашу улицу.

А вот уж кого-кого, а рыжих у нас было полным-полно. Всех оттенков, от бледно-желтого до медного. А веснушками были усеяны лица так густо, будто их мухи засидели. Какие это были веснушки! Сейчас вы таких не найдете. Я, например, нигде не встречал. И крупные, и маленькие, как маковое зерно. И густые и редкие. У многих они даже были на носу и на ушах.

У всех, за исключением пришлых, на нашей улице были светлые глаза. Серые, голубые, даже зеленые, даже с рыжинкой, как спелый крыжовник. Но Боже упаси, чтоб коричневые или черные. Тогда сразу ясно — не наш человек.

Балагула Нэях Марголин, который из всей мировой литературы прочитал только популярную брошюру о великом садоводе Иване Мичурине, потому что у Нэяха Марголина у самого был сад и он по методу Мичурина скрещивал на одном дереве разные сорта яблок, из чего почти всегда ничего не получалось, так вот этот самый Нэях Марголин так определил породу обитателей Инвалидной улицы:

— Здесь живут евреи мичуринского сорта, правда, горькие на вкус. Как говорится, укусишь подавишься.

Мой друг детства Берэлэ Мац был плодом неудачного скрещивания. Мало того, что он был очень маленьким и почти не рос, как деревья в саду у Нэяха Марголина, он был брюнет, и черными волосами зарос у него даже весь лоб, кроме очень узенького просвета над бровями. И хоть его всегда стригли машинкой наголо «под ноль», он все равно оставался брюнетом в шумной белоголовой ораве Инвалидной улицы.

Но зато Берэлэ Мац имел такие глаза, что с ним никто не мог сравниться. Один глаз — светлый, зеленый, одним словом, наш глаз, а другой — коричневый, карий, как спелая вишня, явно из другого сада, то есть улицы.

По этому поводу у нас было много толков. Женщины, вздыхая и качая головами, пришли к выводу, что это результат дурной болезни, которую подхватил когда-то его непутевый предок. Может быть, сто лет тому назад. Или двести. Масло всегда всплывает наверх рано или поздно. Хоть по советским законам сын не отвечает за отца и тем более за прадеда. И жалели Берэлэ Маца как инвалида.