Почему не иначе - [87]
Спичка. Этимология этого слова вполне ясна: «маленькая спица», не правда ли? Но вдумайтесь: маленькая спица — это не совсем то, что спичка, и какую бы ни сделать огромную спичку, она не станет спицей. Началось с изменения грамматической формы, а кончилось возникновением совершенно нового слова… Ну, а что же значит само слово «спица», если подойти к нему этимологически?
В древнерусском языке оно звучало как «стъпица» и было связано с не дошедшим до наших дней словом «стъпа» — прут; недаром в латышском языке и сейчас «прутики» будет «stupas».
Спряжение. Буквально значит «связывание»: древнерусское «прячи» имело смысл «вязать»; «запрягать» лошадь — как бы завязывать ее в сбрую. Слово это точно передает строение латинского грамматического обозначения «конъюнкцио» (сложенного из «кон-» — «со-» и «юнкцио», от «юнго», «юнгорэ» — соединять, связывать) — вязание. (Сверьтесь со словом склонение.)
Стакан. Раньше считали, что старорусская форма этого слова — «достъкан», — постоянно встречающаяся в древних документах, была произведена от «доска»: «достъкан» — деревянный сосуд из дощечек (загляните на слово скатерть). Однако, видимо, доски тут ни при чем: «стакан» — это тюркское «тостакан» — деревянная миска; так же как и «скатерть», слово это утратило свой начальный древний слог «то-» («до-»).
Станок. Одного древнего корня со «стать», «стоять». Самым первым значением тут было, вероятно, «маленький лагерь», «стан». Очень давно, однако, слово «стан» начало обозначать также «ткацкая машина», «снаряд для тканья», затем — разнообразные механические приборы для всяких работ: токарный, строгальный, кузнечный станки. В языке техников очень больших размеров и мощности станок именуется и сейчас «стан»: тут, по-видимому, не воскресло старое слово, а от уменьшительной формы была заново произведена «убольшительная», «аугментативная», как говорят ученые. И она совпала с исходным словом (посмотрите в связи с этим, как появилось слово «зонт» в статье Зонтик).
Стена. На первый взгляд не все ли равно, из какого она построена материала: стена — всегда стена! А на деле это не так, исторически во всяком случае. В словаре Владимира Даля, составленном в конце XIX века, автор записал такое утверждение: «Деревянный забор — не стена, каменный — стена…» Что это, его личное мнение? Отнюдь: слово «стена» недаром близко к немецкому «Stein» («штэйн») — камень: видимо, они произошли из общего источника; первоначально слово «стена» означало не любую вертикальную часть каркаса здания, а только каменную.
Стенография. Искусственно составленное из древнегреческих элементов ученое слово, буквально: «теснописание» — умение сжато записывать целые группы слов немногими знаками. От «стэнос» — тесный и «графо» — пишу.
Стереометрия. Такой же искусственный грецизм, создание математиков Европы. «Стэрэос» сначала значило «твердый», «крепкий», потом получило в древней математике значение «кубический», т. е. имеющий три измерения, «телесный» (относящийся к геометрическим трехмерным телам). На этой основе позднее и сложилось слово «стереометрия» — по образцу уже с древних времен существовавшего «геометрия». Древние греки такого слова не слыхивали, но при надобности, вероятно, смогли бы понять его, хотя и не без труда.
Стереоскоп. Того же корня, что предыдущее, по в соединении с греческим глаголом «skopeo» — «смотрю»: прибор для выпуклого видения. Отсюда же — «стереоскопическое кино».
Стиль. Так — «stilus» — в Риме называлось своеобразное орудие письма, заостренная палочка, которой царапали по навощенной табличке. Мы нередко говорим в переносном смысле «перо Гоголя», «кисть Рафаэля», имея в виду их манеру писать или рисовать. Так же и римляне стали называть «стилем» слог того, кто пишет. Потом значение слова, перейдя в другие языки, еще расширилось: мы теперь спокойно говорим о «стиле шахматной игры», о «советском стиле работы»… А в начале пути слова оно значило: маленькая острая палочка из тростника.
Стол. В далеком прошлом оно понималось, очевидно, как то, что застилают, и было явно связано со «стлать», «стелить». Но вот дальше — разногласие. Одни думают, что первоначально этим словом именовали скатерть — то, чем застилают место трапезы, а затем уже оно было перенесено не только на то, на чем едят, но и на то, на чем сидят. Именно поэтому «стол киевский» стало значить и «престол», «трон князя Киевского». Другие же полагают, что вначале «стол — подставка для трапезы» еще не существовал; «стол» значило лишь «подстилка для сидения» и только позже стало означать и то, на чем располагают пищу при еде.
Так или иначе, в дальнейшем то же слово было распространено на всевозможные подставки для самых различных действий: письменный стол, ломберный стол картежных игроков, туалетный или чертежный столики уже ничем не застилаются и тем не менее являются потомками тех первых столов.
Столяр. Казалось бы, чисто русское слово, произведенное от «стол», а ведь не так-то это просто. Оно взято из польского языка, да и польское «stolarz» является калькой немецкого «Tischler» от «Tisch»— «стол».
Страна. Вероятно, вы стали уже столь опытными этимологами, что сами скажете: это типичный старославянский двойник к восточнославянскому, русскому полногласному «ст-оро-на». Так оно и есть: оба слова близки к «пространство», «простор», «простереть». А о смысловой близости обоих вариантов между собой говорит возможность таких песенных сочетаний, как: «Широка страна моя родная» и рядом: «На родимую сторонку, где мой батюшка живет».
Книга замечательного лингвиста увлекательно рассказывает о свойствах языка, его истории, о языках, существующих в мире сейчас и существовавших в далеком прошлом, о том, чем занимается великолепная наука – языкознание.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Шестидесятая параллель» как бы продолжает уже известный нашему читателю роман «Пулковский меридиан», рассказывая о событиях Великой Отечественной войны и об обороне Ленинграда в период от начала войны до весны 1942 года.Многие герои «Пулковского меридиана» перешли в «Шестидесятую параллель», но рядом с ними действуют и другие, новые герои — бойцы Советской Армии и Флота, партизаны, рядовые ленинградцы — защитники родного города.События «Шестидесятой параллели» развертываются в Ленинграде, на фронтах, на берегах Финского залива, в тылах противника под Лугой — там же, где 22 года тому назад развертывались события «Пулковского меридиана».Много героических эпизодов и интересных приключений найдет читатель в этом новом романе.
На 1-й странице обложки — рисунок А. ГУСЕВА.На 2-й странице обложки — рисунок Н. ГРИШИНА к очерку Ю. Платонова «Бомба».На 3-й странице обложки — рисунок Л. КАТАЕВА к рассказу Л. Успенского «Плавание «Зеты».
Рассказы из цикла «Записки старого скобаря». Словечко это Лев Васильевич Успенский всегда произносил с удовольствием и сам называл себя скобарем. За живыми узорчатыми зарисовками быта, нравов, характеров Псковщины 1917–1923 годов встают неповторимые, невыдуманные картины времени. Такой помнил и любил Псковщину писатель, живший подолгу в детстве и юности в небольшом псковском имении Костюриных (девичья фамилия матери), а позднее работавший в тех местах землемером. В этих рассказах, как говорил сам писатель, беллетристика сливается с занимательной лингвистикой.
В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного.
Подготовленная к 135-летнему юбилею Андрея Белого книга М.А. Самариной посвящена анализу философских основ и художественных открытий романов Андрея Белого «Серебряный голубь», «Петербург» и «Котик Летаев». В книге рассматривается постепенно формирующаяся у писателя новая концепция человека, ко времени создания последнего из названных произведений приобретшая четкие антропософские черты, и, в понимании А. Белого, тесно связанная с ней проблема будущего России, вопрос о судьбе которой в пору создания этих романов стоял как никогда остро.
Книга историка Джудит Фландерс посвящена тому, как алфавит упорядочил мир вокруг нас: сочетая в себе черты академического исследования и увлекательной беллетристики, она рассказывает о способах организации наших представлений об окружающей реальности при помощи различных символических систем, так или иначе связанных с алфавитом. Читателю предстоит совершить настоящее путешествие от истоков человеческой цивилизации до XXI века, чтобы узнать, как благодаря таким людям, как Сэмюэль Пипс или Дени Дидро, сформировались умения запечатлевать информацию и систематизировать накопленные знания с помощью порядка, в котором расставлены буквы человеческой письменности.
Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках.
У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.
Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.