Почему любовь ранит? Социологическое объяснение - [90]
Мой муж во многих отношениях идеален: он ответственный, красивый, отличный отец, но он никогда не относился ко мне так тепло, как мне бы хотелось. Все эти годы я твердила себе, что не должна пытаться сравнивать его и мою теплоту, мою и его любовь, но, в конце концов, не смогла. У меня было все, однако, он дал мне гораздо меньше, чем я хотела, и, в конце концов, я ушла.
Негласная норма эмоциональной симметрии вынудила ее подать на развод.
Политические идеалы равенства и справедливости, наука и техника сняли покров таинственности с любви и превратили сексуальные отношения в саморефлексивный объект изучения и контроля посредством формальных и предсказуемых процедур. Вера в то, что язык должен быть нейтральным и очищенным от гендерных предрассудков, что сексуальные отношения должны выйти из тени власти, что обоюдное согласие и взаимность должны лежать в основе интимных отношений и, наконец, то, что обеспечивать такое согласие должны безличные процедуры, — все это привело к тому, что эротический и романтический опыт любви все больше подпадал под систематические правила поведения и был отнесен к абстрактным категориям. Гидденс, как мы видели в главе 1, выразил эти преобразования обтекаемым термином «чистые отношения» — договорные отношения, в которые вступают и из которых выходят, когда заблагорассудится[422]. Тем не менее он упустил из виду то, каким образом чистые отношения отражают рационализацию интимных отношений и преобразуют саму природу желания.
Технологии выбора
Третья культурная сила, способствовавшая процессам рационализации любви, заключается в повышении эффективности технологий выбора, предоставленных в интернете. Эти технологии пересекаются друг с другом и в значительной степени опираются на психологические знания: технологию выбора, не ориентированную на материальные продукты деятельности, и способы выбора партнеров, обусловленные рынком[423]. То, что выбор партнера стал гораздо более рациональным, часто упускалось из виду из-за распространенного мнения о том, что выбор партнера, основанный на любви, влечет за собой сопутствующее понижение рациональных критериев. В противоположность этому я бы утверждала, что и любовь, и рациональность совместно структурируют современные отношения, что и для любви, и для рациональности было найдено разумное объяснение.
Чтобы прояснить, что является рациональным в современном выборе партнера, я бы спросила: как подобная рациональность выражалась в прошлом? Общеизвестно, что наши предшественники, ищущие партнеров, были рациональны: они обычно учитывали критерии размера приданого, личного или семейного благосостояния и репутации, образования и семейной политики (хотя очевидно, что во многих европейских странах начиная с XVIII в. эмоциональные соображения стали играть все более явную роль)[424]. Но что часто опускается в этих объяснениях, так это наблюдение, что расчет на этом прекращался. Учитывая ограниченный выбор, помимо общих и элементарных запросов, касающихся характера и внешности, потенциальным партнерам предъявляли очень мало требований и чаще всего довольствовались первой предоставленной кандидатурой, отвечающей поставленным условиям и подходящей для брака, проявляя рациональность, которую я называю прагматической[425]. Таким образом, для организации брачного договора выбор не предполагал особо обдуманного расчета. Джованни ди Паголо Морелли, представитель высшей знати в Италии эпохи Возрождения, советовал молодым людям не слишком потакать своим требованиям, а просто «взять девушку, которая нравится»[426]. Прагматические соображения о статусе, репутации, характере и внешности имели большое значение, хотя и сдерживались ограниченным кругом потенциальных партнеров и нравами общественной среды. Решение основывалось на приблизительной оценке человека, а не на непрерывных попытках собрать информацию о его вкусах, личных качествах и образе жизни. Чрезмерно сильные эмоции не приветствовались при выборе супруга. Предполагалось, что взаимная привязанность постепенно разовьется в процессе совместной жизни. В другом итальянском справочнике того времени Лодовико Дольче советует отцам ставить себя на место «дочерей» в поисках потенциального зятя[427]. Он понимал, что у отца не было возможности трезво оценить, какой тип человека его дочь найдет привлекательным и эмоционально совместимым; в конечном итоге, ему оставалось довериться интуиции и принять прагматичное решение о том, какого супруга его дочь хотела бы получить.
Кроме того, основная собранная информация во многом опиралась на слухи и общее впечатление, сформированное окружающими. В начале XV в. итальянская вдова пишет домой своему сыну о подходящей партии, которую она пытается устроить для него: «Все говорят в один голос: тот, кто женится на ней, будет счастлив, потому что она будет хорошей женой. Что касается ее внешности, говорят, да и я могу подтвердить, что она хорошо сложена… Когда я поинтересовалась, бывает ли она грубоватой, мне ответили, что нет»
