Почему дети убивают. Что происходит в голове у школьного стрелка - [63]

Только укрепляя мою озабоченность, родители Джонатана недооценивали масштаб его поведения. Несмотря на то что они знали о его суицидальных и убийственных мыслях, они заявляли: «Мы не уверены, что его так обязательно класть в больницу». Хотя он много лет склонялся к самоубийству, они сказали: «Мы не думаем, что он правда это сделает». К тому же, даже зная о его планах убийств, заявляли: «Он очень рассудительный, любящий, умный ребенок, который никогда на это не пойдет». Говорили, что не хотят быть алармистами. И все же важно отметить, что бывают случаи, когда поднять тревогу — еще не значит быть алармистом.

Как Джонатан встраивается в типологию, представленную в шестой главе? Без истории жестокого обращения и психотических симптомов он не подпадал ни под категорию травмированных, ни под категорию психотиков. Но был ли он психопатом? Да. Он демонстрировал отсутствие эмпатии, равнодушие к невинным людям, которых планировал убить. Он сказал, что не испытывает нравственных колебаний из-за намерения избавить мир от людей, казавшихся ему нежелательными, и ему нравилось выдумывать способы увечить человеческое тело. Еще у Джонатана были взрывной характер, увлечение оружием, нетерпимость, притягивающая его к движению неонацистов. В этом смысле он напоминал Эрика Харриса. Также казалось, что он мастер самопрезентации. Родители не сомневались, что он ласковый и добрый мальчик. А Джонатан тем временем рисовал схемы школы и думал, где расставить бомбы и устроить снайперскую позицию. Хоть родители и знали о его тяге к убийствам, с моей стороны потребовалось немало усилий, чтобы убедить их продолжить лечение.

Конечно, Джонатан — уникальная личность и во многом отличался от Эрика Харриса. Он мог выдержать больше стресса. У Джонатана не было крайнего нарциссизма Эрика, хоть он и считал себя лучше намеченных жертв. Еще у него не было хулиганского поведения Эрика. Случай Джонатана расширяет спектр стрелков-психопатов, но все же он подходит под эту категорию.

Неморгающие глаза

Я никогда не встречал человека, который совсем не моргает, но Кайл был к этому близок. Он специально тренировался, чтобы моргать как можно меньше, потому что, когда ты моргаешь, ты уязвим. Моргать — настолько автоматическое и необходимое поведение, что в способности Кайла подолгу таращиться было что-то пугающее. У этого низенького щуплого 14-летнего паренька из большой семьи, живущей в пригороде Нью-Джерси, были темные глаза, что все буравили и буравили одну точку. Сидеть с ним в больничной палате было жутко. Он странно и пристально вперялся в меня неморгающим глазами. Следил за моим взглядом и, если я нарушал зрительный контакт, тут же проверял, что такого происходит сзади него, что привлекло мое внимание. Он следил за переменами в освещении и тенями, потому что это означало, что поблизости ходят люди. Еще он натренировался чутко спать, потому что «я не хочу закончить с ножом в спине».

Такой уровень бдительности, известный как «сверхбдительность», ожидаем у ребенка, который стал жертвой физического или сексуального насилия. Однако в случае Кайла такой предыстории не было. Он жаловался, что над ним много издеваются в школе, но его рассказы казались расплывчатыми, а школа их вовсе опровергала. Кайл говорил, что его мучают уже семь лет и, хоть он учился в разных школах, к нему якобы приставали, куда бы он ни шел. Возможно, здесь действовало две динамики. Во-первых, Кайл действительно был странноватым. Даже мне, психологу, привычному к самому широкому спектру подростковых кризисов, находиться в присутствии Кайла было необычно. Его странность легко могла привести к тому, что сверстники начнут его избегать или дразнить. Во-вторых, из-за сверхбдительности и паранойи он превратно толковал социальные ситуации и преувеличивал негативную реакцию сверстников. Более того, он сказал, что других ребят в школе задирают так же, как его, но они с этим справляются. Значит, он понимал, что его реакция отличается от реакции большинства. Его настолько беспокоило кажущееся издевательство, что какое-то время он обучался на дому, чтобы избежать ровесников.

Даже если он говорил правду о трениях с детьми, еще он прибавил, что год назад собрал бомбу и собирался взорвать людей в школе. Он рассказывал мне, что планировал нападение в стиле «Колумбайна». Впрочем, бомбу не обнаружили, и так и не прояснилось, собирал он ее или нет.

Кайла три раза помещали в больницу по разным поводам, в том числе риск самоубийства, риск убийства и симптомы психоза. Хотя каждый раз мне представлялась возможность провести его оценку, психологические тесты не давали особых результатов. Либо он отказывался их проходить, либо проходил, но практически ничего не рассказывал о симптомах. Он не раскрывался во время бесед и не любил, когда я делаю заметки. Он был слишком большим параноиком, чтобы доверять мне личную информацию.

Как ни иронично, если о чем-то Кайлу и было комфортно рассказывать, так это о своей паранойе. Он говорил, что ищет смысл во всем, что происходит, запоминает обиды, часто верит, что им пользуются, и старается не выдавать о себе много, потому что боится, что это применят против него. Он сказал, что ему некомфортно в толпе, потому что не получается избавиться от мысли, что его ограбят или изобьют.