Поцелуй Зорайды - [2]

В ужасе и смятении, среди богатой обстановки и тревожной роскоши комнаты он нигде не замечал Зорайды. Абдур Али почувствовал его замешательство и указал на один из диванов.

— Разве ты не поприветствуешь Зорайду? — низкий голос был неописуемо язвительным и безжалостным.

Зорайда, облачённая в скудный гаремный наряд из ярких шелков, в котором она обычно встречала своего возлюбленного, лежала на покрытом зловещей пунцовой тканью диване. Она была совершенно неподвижна и выглядела спящей. Её лицо было белее обычного, хотя она всегда была немного бледновата, а мягкие полудетские черты с намёком на роскошные округлости носили выражение неясного беспокойства с налётом обиды вокруг её уст. Селим приблизился к ней, но она не пошевелилась.

— Поговори с ней, — прорычал старик. Его глаза горели как два пятна, медленно выедаемые пламенем на смуглом и морщинистом пергаменте его лица.

Селим не мог вымолвить ни слова. Он начал подозревать правду, и эта ситуация захлестнула его ужасным отчаянием.

— Что? Ты не поприветствуешь ту, которая любила тебя так горячо и так безрассудно? — слова падали, словно капли разъедающей кислоты.

— Что ты сделал с ней? — вскричал Селим немного погодя. Он не мог больше смотреть на Зорайду и не смел поднять глаза, чтобы встретиться взглядом с Абдуром Али.

— Что я сделал? Я поступил с ней очень мягко, учитывая все обстоятельства. Как видишь, я не нанёс никакого вреда этой безупречной красоте — на её белом теле нет ни ран, ни даже следов ударов. Я не играл в мясника и не умертвил её мечом, как поступили бы другие. Разве я не был столь великодушен… оставив её такой… для тебя? Её губы и грудь всё ещё тёплые — хотя, несомненно, ты найдёшь их не столь отзывчивыми, как обычно.

Селим был не робкого десятка, как и подобает мужчине, но всё же он невольно вздрогнул.

— Но… ты не говорил мне.

— Это был редкий и драгоценный яд, который убивает немедленно и почти безболезненно. Достаточно было его капли — или даже того, что осталось на её губах. Она выпила его по собственному выбору. Я был милосерден к ней… как буду и к тебе.

— Я в твоём распоряжении, — сказал Селим со всей храбростью, которую смог собрать. — Разумеется, было бы бесполезно что-то отрицать.

Лицо торговца самоцветами превратилось в злобную маску, подобную некоему мстительному демону.

— Тебе не нужно сознаваться — я знаю всё. Знал ещё с самого начала. Моя поездка в Алеппо была просто уловкой, чтобы я мог удостовериться в этом. Я был здесь, в Дамаске, наблюдая, пока вы полагали меня находящимся за много лиг отсюда. Тебе не нужно подтверждать или отрицать свою вину — твоё дело просто повиноваться и исполнять мою волю. Мои евнухи хорошо сознают, кто таков их хозяин, и они разрежут тебя на части, член за членом, конечность за конечностью, если я прикажу.

Селим посмотрел на двух негров. Они ответили ему бесстрастным взглядом, полностью лишённым какого-либо любопытства, дружелюбия или неприязни. Падающий на них свет без малейшей дрожи блестел на их лоснящихся мускулах и сверкающих клинках.

— Чего ты хочешь?

 [— Всего лишь подтверждения, что ты истинный и преданный поклонник Зорайды. Дожидаясь тебя, этим вечером я совершил акт невероятного самоотречения, как ты можешь это видеть. Другие мужья убили бы тебя, как шакала, когда ты проник в сад… Однако я способен на ещё большее самоотречение.

— Но я не понимаю. Что ты хочешь сделать со мной?

— Я уже сказал тебе… Зорайда изменила мне ради тебя, но полагаю, что тебе не до́лжно быть неверным ей, как то рано или поздно случается у людей твоей крови, а это произойдёт, если позволить тебе уйти сейчас живым.

— Ты собираешься убить меня?

 — Я не намерен умерщвлять тебя сам. Твоя смерть придёт из другого источника.

Селим снова посмотрел на вооружённых евнухов.

— Нет, этого не будет, если только ты сам не предпочтёшь подобное.

— Тогда, во имя Аллаха, что ты имеешь в виду? — смугло-коричневое лицо Селима стало пепельным от ужаса неизвестности.

— Твоя смерть будет такова, что ей позавидовал бы любой настоящий любовник, — ответил Абдур Али.

Селим не смел задать другой вопрос. Мужество начало покидать его под натиском такого испытания. Мёртвая женщина на диване, злобный старик со своими мрачными полунамёками и очевидной неумолимостью, мускулистые негры, которые разрубили бы человека на куски по слову их хозяина — всего этого хватило бы, чтобы сломить храбрость и более крепкого мужчины, чем он.

Тут он осознал, что Абдур Али опять заговорил.

— Я привёл тебя к твоей возлюбленной. Но, кажется, ты не очень пылкий любовник. Разве тебе нечего сказать ей? Ведь в таких обстоятельствах, несомненно, можно сказать многое.

— Во имя Пророка, прекрати свои насмешки!

Абдур Али, казалось, не слышал мучительного крика.

 — Конечно, нужно признать, что она не сможет ответить, даже если ты заговоришь с нею. Но её губы так же прекрасны, как всегда — даже если они немного остыли от твоего довольно нелюбезного промедления. Разве ты не поцелуешь их в память обо всех прочих поцелуях, которые они получали — и дарили?

Селим вновь остался безмолвен.

— Ну же! Ты не очень убедителен для того, кто был настолько влюблён всего лишь минувшей ночью.