Поцелуй Валькирии - [8]

— До мастерства актеров Кабуки тебе далеко! — тихо засмеялся он. — Ритм твоего дыхания поведал, насколько тебе понравились японские обычаи…

В спальне ее прихода ждала суровая Томико. Она прижимала переливающийся шелк к груди и, беспрестанно повторяя «гомен насай», неуверенно буркнула, что кимоно стоит в десятки раз дороже любого платья от Диора.

— Я разделяю ваше мнение, — невозмутимо взглянула на нее Адель, — подобные средства были потрачены Кеном впустую. Покупки должны быть практичными.

С пожеланиями спокойной ночи они раскланялись. Адель сменила бинт, обработала травму мазью. Судя по разлившейся синеве, скорого выздоровления ждать не приходилось.

В комнате Ясы смолкли звуки рок-н-ролла — малыш каждый вечер слушал пластинки: патефон крутил записи негритянских джаз-бэндов и популярного Джонни Рэя. Среди его коллекции шеллака[9] попадались экземпляры из винила, а радиоприемник был настроен на волну ритм-энд-блюза.

Адель медленно спустилась вниз, к кабинету Кена. Нерешительно постучала. Открыл помощник, с вежливым поклоном.

— Где Кен? — смутилась она.

Росточком он был ниже ее, сутулился да еще нагнулся при ее появлении. Гномик на кривых ножках. Как же его зовут?

— Кендзи уехал в аэропорт, завтра в Турине начинаются гонки, — тактично разъяснил гном.

— В Турине? И когда самолет?

— В десять. Не в его правилах — задерживаться.

Значит, дразня ее, Кен прекрасно знал, что спустя минуту уезжать. Адель взглянула на свое одеяние — хризантемы мерцали в теплом свете настольной лампы. Она повернулась и засеменила к лестнице.

— Адель-сан… — услышала она за спиной. — Прошу меня извинить. Под кимоно не надевают трусы — контуры резинок бросаются в глаза, да и справлять естественную нужду неудобно.

Она сжала губы. Чтобы еще раз она позволила себе подобную слабость! Поделом!

— И еще… Кендзи передал, чтобы вы были крайне осторожны. Он еще не успел заняться теми иностранцами, которые интересуются вами.

— Кстати, — она развернулась и вошла в кабинет.

Пустые, обтянутые рисовой бумагой, стены украшал одинокий пейзаж Фудзиямы — кисть художника не тронула и три четверти полотна. Так и в доме пространство было неприкосновенным — минимум мебели, ни одна деталь не перегружает внимание. Она провела ладонью по поверхности холста, ощущая шероховатость фактуры.

— Андо Хиросигэ, стиль укие-э — мир приходящих иллюзий, картинки плывущего мира, — учтиво, но кратко поведал очкарик-гном.

— Не его ли копировал Ван Гог?

— Вы правы. «Сливовый сад Камэйдо» и «Внезапный дождь над мостом Син-Охаси на реке Атака». Разбираетесь в живописи?

— Немного, — отмахнулась Адель. — Занималась в кружке изобразительного искусства.

Ей даже вручали значки — свидетельства побед на конкурсах детских рисунков, фрау-преподаватель, вдохновенная рассказчица, собирала истории из жизни знаменитых художников и потчевала воспитанников.

— Извините, забыла ваше имя…

— Уэдзаки.

Точно — Эд. Взгляд Адель скользнул по скупой коллекции брелков нэцке[10] и низкому столику у окна. Окно! Кен уехал. Ей следует незаметно открыть форточку.

Игнорируя подушку на полу, Адель уселась прямо на столик. Эд переменился в лице. Ей не хотелось сильно обижать человечка, просто отвлечь внимание — она встала и подошла к окну.

— Расскажи мне о Кене. Почему он уехал из Японии?

Эд поправил очки, концентрируясь на сжатом, но информативном рассказе. Дядя Кена был странствующим буддийским монахом, племянник сопровождал его в путешествиях. Они зарабатывали на хлеб, показывая акробатические трюки. Кен прекрасно владел техникой езды под брюхом лошади, на полном скаку перепрыгивал на другую мчащуюся кобылу. Храброго мальчишку заметил какой-то богач-европеец и предложил взять парнишку к себе в качестве наперсника для болезненного и избалованного сына. Дядя согласился, и Кен вырос в достатке. После смерти покровителя Кендзи унаследовал приличную сумму и уехал в Нью-Йорк.

— Пойдемте спать, Адель-сан, — корректно выпроводив ее, Эд закрыл кабинет. Словно именно там хранились сокровища, которые гном оберегал.

— Что же произошло с сыном богача?

— Он женился, занимается политической карьерой. С Кеном сохранил дружеские отношения. Спокойной ночи, Адель-сан.

Адель прошла к себе, сняла злосчастное кимоно, но не легла. Из-за боли в плече она все равно не уснет. Через час она вышла на лоджию и, поежившись от ветра, спустилась по балконной лесенке к окну кабинета. Во время

пространной речи Эда она украдкой отворила форточку, и теперь ей хватило нескольких секунд, чтобы очутиться внутри.

Адель зажгла фонарик, медленно обследовала стены, заглянула за картину. Низкий столик содержал два выдвижных ящичка. В одном Кен держал кисти, краски, множество цветных карандашей и ручек с пузырьком чернил. На дне второго покоился «намбу». Адель стало интересно. Она вытащила пистолет, взвесила в ладони. Тонким стволом и длинной рукояткой он напоминал «парабеллум». Адель заглянула в магазин, сняла предохранитель и обернулась к окну. В одной из квартир соседней башни горел свет. Адель вытянула руку — мушка «намбу» застыла на лысеющем затылке полуночника, склонившегося над бумагами. Прицел делил его череп пополам — палец Адель нажал на курок.