Поцелуй ночи - [21]

- Простите! – Он соскакивает с места, лихорадочно оглядывается, кладет вилку рядом с тарелкой, а затем пятится в коридор. – Простите, мне пора… мне нужно уйти…

Микке скрывается в прихожей, и мы слышим, как хлопает дверь. А через секунду я вижу в окно, как он бежит по улице под дождем, на ходу натягивая на себя куртку.

- И что это было? – Я впиваюсь взглядом в тетю.

Та хлопает ресницами, точно так же недоумевая над произошедшим, как и я. Затем она пожимает плечами и принимается за еду:

- Надо же, какой впечатлительный парень… И где ты только таких находишь?

Я тяжело опускаюсь на стул.

- Зачем ты вообще задавала ему эти вопросы?

Ингрид откидывает волосы от лица и уставляется на тарелку, оставленную гостем.

- Не знаю. – Виновато произносит она и поворачивается ко мне. – Мне хочется уберечь тебя от ошибок, Нея. Возможно, я была слишком резка. Признаю это и прошу прощения. Но теперь ты знаешь об этом парне гораздо больше, чем прежде, так?

Я молчу, пытаясь переварить услышанное от Микке. На ужин у меня уже не остается ни сил, ни аппетита.

11

Тетя стучит в дверь моей спальни как раз в тот момент, когда я устраиваюсь в постели с учебником истории.

- Входи.

- Твой чай. – Говорит она, вплывая в комнату в длинном льняном платье цвета речного песка и с пиалой в руке.

Вместе с ней в помещение врываются ароматы душицы, валерианы и корней лекарственного имбиря, фасовкой и упаковкой которых она занималась весь вечер.

- Ты так любезна, - говорю я, приподнимаясь на подушках.

Ингрид садится на край моей кровати, подает чай и оглядывает комнату, погруженную в полутьму с тех сторон, куда не льется свет ночника. Цвет ее глаз меняется с коричневого на жемчужно-серый, точно также, как обычно меняется цвет опала на ее перстне, когда она печалится или злится. Взгляд тети буквально кричит о безмерной тоске по прежним временам и беспечной молодости – в компании моей мамы, разумеется.

- Как же ты тут ночевала одна, детка? – Ее обычно звонкий, заливистый голос сейчас звучит глухо.

Я делаю глоток ароматного напитка и ощущаю специфичный мускатный привкус на языке – дягиль.

- Мне было не страшно. – Признаюсь я, удивляясь самой себе. – И кстати, даже бессонница отступила.

- Это все Реннвинд. – Замечает она. Качает головой, и ее кудрявые волосы, рассыпаются по плечам, будто хрупкие колосья пшеницы. – Место силы.

- Ты о природе здешних мест? Она тебя вдохновляет? – Мои пальцы обнимают пиалу и согреваются от ее тепла.

- Здесь особая земля. – Улыбается Ингрид. – Она раскрывает скрытые таланты. Потому и люди здесь живут особенные. – На ее щеках отмечаются глубокие озорные ямочки. – Не все, конечно, но скоро ты все увидишь и сама поймешь.

Я делаю еще глоток.

- Ты говоришь загадками.

Тетя кивает.

- Просто ты – особенная, Нея.

- Почему? – Хмурюсь я.

Ингрид, нежно улыбнувшись, гладит меня по плечу.

- Есть вещи, которые не расскажешь словами. Ты должна сама понять. Этот город сам тебе все объяснит.

- Хм. – Мой взгляд погружается в напиток, в котором танцуют крошечные чаинки и мельчайшие части соцветий. – Это как-то связано с моими снами? Они что… пророческие?

Тетя снисходительно вздыхает.

- Иногда сны – больше, чем просто сны.

Она принимает из моих рук пиалу и ставит на столик.

Я чувствую, как ее руки заботливо подтыкают одеяло, вижу ее лицо – как через мутное стекло, вижу перстень – опал становится почти белым. И мне так хорошо. Никакой бессонницы, я просто медленно погружаюсь в убаюкивающий сон.

Шкатулка с красным бархатом на потертой столешнице, слабый свет через винтажное окно, закругленное сверху, скамья с каменным основанием – точно как в парке, и черный кот, лениво ступающий по ней своими мягкими лапами.

Я не знаю, что это за место, но мне тут хорошо.

Сажусь на качель, обхватываю пальцами цепи и раскачиваюсь. Вдалеке желтый диск садится за острый гребень черной горы, и закат разливается красным: кажется, будто солнце поранилось и источает кровь. Так много крови, что она растекается, затапливая горизонт и окрашивая собой макушки вековых елей.

А потом я вижу лицо Сары.

Она расплетает волосы и вынимает приколотые ниже пробора сиреневые пряди. Кладет на стол фенечки, браслеты, часы – все, кроме тонкой красной нитки, та остается с ней. Я вижу, как она кружится, словно в безумном танце, и ее фиолетовое платье кружится куполом вокруг ее ног.

А затем оно вдруг превращается в лес. Глухой, темный, высокий – без конца и края. Где-то над головой кричит ворон, и этот крик точно зов. Я срываюсь с места и бегу на него. Куда – сама не знаю. Бегу, пока не замечаю мелькающее впереди желтое пятно. Что это? Оно движется быстро, и мне его не догнать. Но в этот момент я запинаюсь и падаю на землю. Поднимаюсь, чтобы рассмотреть найденное в траве, и в свете луны вижу красную лаковую туфельку.

- Стина? – Шепчу я, вглядываюсь в тьму.

Это она, та пропавшая девушка.

- Стина! – Кричу, вставая.

Но беглянка движется быстро, а затем из чащи раздается душераздирающий крик.

И я просыпаюсь.

В школу я прихожу с ощутимым волнением. Чем бы ни были эти сны, мне нужно поговорить с Бьорном, чтобы все выяснить. Если он не захочет рассказывать правду, я поведаю всем в школе о том, что видела.