Поцелуй меня в Нью-Йорке - [15]

Я упираюсь рукой в его грудь и тянусь к запястью:

– Это татуировка? Дай посмотреть.

Теперь мы смотрим друг другу прямо в глаза без каких-либо зеркал, и я замечаю, что парень явно нервничает. Тогда-то я и начинаю догадываться, в чем тут дело. В конце концов Энтони вздыхает:

– Ну ладно.

Он закатывает рукава, бормоча, что это все просто ерунда, но ему не надо ничего мне объяснять. Я знаю, что он мне покажет.

На его руке витиеватыми буквами вытатуировано имя «МАЙЯ».

– Это же твоя кожа! – Хотелось бы мне казаться менее потрясенной, но я ничего не могу с собой поделать.

Если Энтони вытатуировал на своем теле имя этой девушки, значит, их отношения были намного серьезнее, чем наши с Колином! Я бы никогда не додумалась издеваться над собственным телом ради «романтики». Во всяком случае, я хочу в это верить.

– Это было глупым решением, – говорит Эн-тони.

– Твоим или ее? – Вопрос слетает с моих губ прежде, чем я успеваю его остановить. Я хочу извиниться, сказать, что это было слишком грубо, но в таком случае я совру. Поэтому я позволяю своему вопросу повиснуть в воздухе, хотя вижу, что Энтони смущенно отводит от меня взгляд. Так или иначе, я продолжаю: – А она-то хоть сделала соответствующую татуировку?

– Она сказала, что сделает… – тихо отвечает Энтони. – Когда вернется домой.

Не знаю зачем, но я протягиваю к парню руку и прикасаюсь к татуировке. А затем раскатываю его рукав. Еле сдерживаясь, чтобы не взять Энтони за руку, я дружески ударяю его кулаком в плечо:

– Хорошо, тогда, полагаю, со вторым шагом мы еще не закончили. Нам нужно сделать кое-что еще. Где здесь ближайший тату-салон?

Прежде чем Энтони успевает мне ответить, кто-то, словно голос Бога – хотя на самом деле, думаю, это просто один из менеджеров, – объявляет по громкой связи о том, что «Мэйсис» закрывается через… Ну, через сколько я не расслышала, потому что покупатели вокруг все хором начали издавать раздраженные стоны, возгласы, послышались даже несколько ругательств, словно собравшиеся здесь люди продули в самой важной в их жизни игре.

– Надо убираться, – говорит Энтони, пытаясь перекричать весь этот гомон.

– Хорошо! Давай заплатим за одежду и сбежим отсюда, пока нас тут насмерть не затоптали.

Я поворачиваюсь к примерочным, но Энтони подходит ко мне и хватает бирку кожаной куртки. Прежде чем я понимаю, что происходит, он отрывает ценник от воротника. Я взвизгиваю от щелчка, словно от боли, хотя нападение было произведено только на куртку, а вовсе не на меня.

– Ты что творишь? – восклицаю я.

– Экономлю нам некоторое время, – объясняет парень. – Просто дадим кассиру бирки, а не одежду.

Энтони опускает взгляд на ценник, свисающий с моих джинсов. Он тянется к нему, но замирает, когда его пальцы оказываются в сантиметре от моего бедра…

Подняв взгляд, Энтони спрашивает:

– Сама сможешь оторвать?

Я изо всех сил стараюсь не отводить от него взгляда. Но все же проигрываю эту битву.

– Да-да. Конечно. Конечно. Не волнуйся. Сделаю.

Да, похоже, битву за право нормально говорить я тоже проиграла.

Пять минут спустя мы стоим в начале очереди у стойки и отдаем кассиру целую гору ценников. Одежда, которая была на нас до этого, теперь покоится в рюкзаке Энтони, и, подходя к кассе, я на мгновение чувствую, как будто я немного отдалилась от Колина.

Жаль, что его самого нельзя засунуть в чей-нибудь рюкзак.

Энтони расплачивается своей кредитной картой, и мы выходим из «Мэйсис» на Тридцать четвертую улицу. Да, кожаная куртка, определенно, подходит для такой погоды. Хорошая работа, Энтони. Может, он и не в состоянии заметить, что его девушка ему изменяет, но тут он явно не прогадал.

– Нам сюда, – говорит Энтони, поворачивая на восток.

Я покорно шагаю за ним:

– И куда мы?

– В Ист-Виллидж.

18:10

Мы доезжаем на метро до станции «Нью-Йоркский университет», и Энтони ведет меня по Восьмой улице, но я ни на что не обращаю внимания, потому что, пока мы проезжали «Юнион-сквер», мой телефон завибрировал, и я сделала ошибку, взглянув на него. На экране блокировки появилось еще больше уведомлений от приложения Facebook, которые я не замечала, пока мы были в «Мэйсис». Моя стена была сверху донизу исписана сочувствующими постами от моих друзей, и я наслаждалась своей небывалой популярностью…

Внезапно я заметила, что уже почти шесть.

В этот момент я должна была садиться в самолет, который, в свою очередь, должен был готовиться к взлету. Прямо сейчас я должна была быть буквально в двух шагах от того, чтобы начать наблюдать в окно за тем, как Нью-Йорк исчезает из моей жизни.

Но в реальности все совсем не так.

– Почти пришли. – Голос Энтони возвращает меня к одинокому настоящему.

Он притащил меня на какую-то улицу, которая, кажется, полностью состоит из одних тату-салонов. Сейчас я уже не столь уверена в том, что нам стоит продолжать преображение Энтони. Я, конечно, теперь выгляжу иначе, но, боюсь, мой образ суровой девушки будет мгновенно разрушен, как только я упаду в обморок от одного вида иглы.

Мне становится все больше не по себе, когда я читаю названия салонов, вроде «Тату-зависимые» (пожалуйста, только не сюда) и «Наплевать-тату» (кто вообще будет делать себе татуировку, наплевав на все?). Я ощущаю некоторое облегчение, когда Энтони ведет меня к месту под названием «Любовные чернила». Название, может, и не самое лучшее, но оно хотя бы не сулит клиентам смерть от гепатита.