Поцелуй льва - [19]

Игорь прижал руки к клаксону. Я завизжал, остальные присоединились ко мне. Теперь автомобиль со своим экипажем сорвиголов, которые горланили, вопили, орали, мчался стрелой вниз. Казалось он вот-вот оторвётся от земли.

Не паникуя, Игорь приказал нам пригнуться, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Некоторые умоляли его нажать на тормоз, но он пригнулся к рулю, глаза его стали влажными, не замечая ничего, кроме соблазнительной скорости. Несколько раз меня чуть не снесло. Моя левая нога волочилась по мостовой, но каким-то чудом я удержал такое-сякое равновесие.

Наконец улица начала выпрямляться. «Мерседес» уменьшил свою скорость. Когда она выровнялась со скоростью бега, мы выпрыгивали из него, потом снова запрыгивали, бежали рядом, носились вокруг, пока он полностью не остановился.

Мы были у подножия холма крутой улицы Мицкевича. Внизу был временный штаб «уголовной милиции». Она состояла из бывших узников тюрьмы Лонцкого, в большинстве уголовников, которые теперь носили красные повязки, изображая из себя коммунистов. Мы уже имели с ними несколько стычек, потому что они считали нас незаконной группировкой и заходили на нашу территорию.

Ехать туда ― значит нарваться на нежелательные проблемы.

Кто-то предложил, что так как мы уже развлеклись, дать возможность и «уголовной милиции» пороскошничать. От удовольствия мы начали подпрыгивать и дали хорошего пинка этой жестянке.

ПОСЕЩЕНИЕ ДВОРЦА КУЛЬТУРЫ

Из-за металлической ограды и густого живоплота выглядывал, словно спрятанный от улицы, дом. Его высокие золотые верхушки казались непреодолимыми. До войны я часто проходил мимо него, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь заходил в него или выходил. Казалось что его покрытые славой жители выехали несколько столетий назад. Один раз мы с Богданом попробовали выцарапаться на ворота, но вдруг появился смотритель со злым псом, и с тех пор мы молча избегали той стороны улицы.

Тот дом, говорят, принадлежал шляхетной польской семье Потоцких. В их честь было названо улицу. Я видел это имя в учебнике истории за 6 класс, но тогда я себе и представить не мог, что когда-нибудь войду в этот сказочный дворец.

И вот мы с Богданом изумлённо рассматриваем лепку на фасаде и выпуклые балконы. Из окон второго этажа свисало белое полотно с надписью: «Народный дворец культуры». Под ним, прямо над входом в здание, багряно-красные буквы, написанные как курица лапой, провозглашали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Мы с Богданом пришли туда на собрание «красной милиции» ― той, которой неделю назад мы послали розовый «Мерседес».

Наверно, мы опоздали. Если там и был какой-то митинг, то он уже закончился. Газоны дворца заполнили многочисленные гости, в основном мужчины, но было и несколько женщин и двое-трое детишек. Они сбивались в шумные группы под деревьями, между кустов роз, среди вытоптанных клумб настурций.

Некоторые нахально разлеглись на покрывалах, простынях и коврах, украденных из дома. Людской шум переплетался со звонким чириканьем воробьёв. Разбитые, пустые и полупустые цветные бутылки, которых было в изобилии, свидетельствовали о пышном угощении, проходившем целый день. Подвалы Потоцких были уже, наверно, пустыми. Неподалёку, откуда я любовался величественными окнами дворца в стиле барокко, какой-то мужик блевал, крепко держа бутылку с водкой, чтобы та не дай Бог не убежала.

Ротонда перед роскошным входом в дом кипела судорожным движением. Оттуда мы слышали пение, хлопанье, таинственные крики, но ничего не видели, поскольку её безнадёжно закрыли спины других, которые и сами хотели видеть, что там происходит. Мы с Богданом нашли выход ― решили влезть на дерево.

Из этого наблюдательного пункта хорошо было видно центр безумно пьяной толпы, где какая-то толстуха танцевала под аккордеон. Она напомнила мне урода со странствующего цирка, которую называли самой толстой женщиной в мире. Она кружилась и кружилась, а когда поднимала юбку, показывала массу желейного, вялого мясива. Потом она сорвала блузку ― её груди тряслись, как два глобуса, что вот-вот взорвутся.

Пьяницы во внутреннем круге делали непристойные движения. Вдруг один из них схватил сзади женщину и задрал ей юбку: «Смотрите, ей в задницу можно заехать лошадью с телегой и она не заметит».

В ответ толпа одобрительно засмеялась.

Я не видел что было потом, так как ощутил что меня кто-то легко стукнул по пятке. Это был один из наших старшеклассников. Он взволнованно приказал нам спуститься: «Собрание прогрессивных граждан проходит в середине. Пошли».

Белые мраморные ступени привели нас в прихожую. За ней был величественный зал, украшенный фресками. Напротив входа на стене кто-то смело написал: «Мы были ничем. Мы станем всем! Да здравствует пролетариат!»

Старшеклассник, которого мы выпустили из поля зрения, появился наверху, на балконе: «Вот, где происходят настоящие события, ― крикнул он. ― Поднимайтесь!»

Мы быстро присоединились к нему. Протолкавшись душной комнатой, заполненной потными мужчинами, которые ворчали и тяжело дышали, мы устроились на подоконнике. Оттуда всё было прекрасно видно.

На софе лежала полуголая женщина с раскинутыми ногами, а на ней какой-то тяжёлый плечистый мужчина. Его задница подскакивала, он что есть мочи порол её, будто хотел расколоть пополам. Женщина то ли от боли, то ли от удовольствия, стонала. Её руки и голова дёргалась, как бы в конвульсиях. Остальные мужчины ободряюще шумели, как болельщики на футболе. Они цедили водку прямо из горлышка и выкрикивали непристойные замечания на всех местных диалектах, смешивая польский, идиш, украинский и немецкий языки.