Поцелуи бессмертных - [34]

Минут на пять Маша осталась в комнате одна. Едва светила зажженная тетей лучина, по углам стояла густая тень, было холодно, несмотря на то что окно в комнате закрывал толстый кусок ткани с изображением какого-то старинного города.

Поставив лучину на лавку возле сундука, девушка обеими руками подняла тяжелую крышку. В сундуке лежала целая гора какой-то одежды (то платье, что было на ней сейчас, доставали как раз оттуда), а сверху – маленькое тусклое зеркальце. Маша приметила его еще днем, но не решилась заглянуть в него при свидетелях. Вот и сейчас, взяв зеркало в руку, она с минуту стояла неподвижно, боясь поднести его к лицу, затем резко подняла его. Разглядеть что-либо в полутьме было сложно, но даже робкого света лучины хватило, чтобы убедиться: в зеркале отражалось совсем другое лицо. Не то, которое Маша привыкла видеть с детства!

Хотя девушка ожидала чего-то подобного, на секунду все потемнело перед ее глазами. Ей захотелось бросить зеркало и завизжать – громко-громко и… проснуться от собственного визга.

В коридоре послышался шум шагов. Маша сжала зубы и всего лишь на миг закрыла глаза. Усилием воли взяв себя в руки, она положила зеркальце в сундук и закрыла крышку, и тут же в комнату вошла уже знакомая ей девушка, принятая ею сначала то ли за послушницу, то ли за монахиню.

– Сейчас, госпожа, помогу вам раздеться, – приветливо защебетала служанка.

Маша равнодушно кивнула. Она чувствовала себя подвешенной на ниточках марионеткой. Поднять руки, нагнуть голову, опустить руки, перешагнуть через опустившееся на пол платье…

Постель была холодной и сырой и, сжавшись в комок, девушка долго думала, что не заснет, но сон, подкравшись на мягких бархатных лапках, сморил ее так внезапно, что она сама того не заметила.

Маше снова снились узкие коридоры из серого камня, и свет, и тихое пение. Только теперь слова были другие. «Ты пришла! Ты наша!» – слышался ей голос.

А еще Маше казалось, будто некто невидимый наблюдает за ней, затаившись в темноте, там, за границей света. Его неподвижные мертвые глаза похожи на угли погасшего костра. Этот взгляд промораживал девушку насквозь, до самого сердца. Под его властью казалось, что ночь будет вечной, солнце не взойдет и утро не наступит больше уже никогда.

Все еще чувствуя на себе этот безжалостный взгляд, Маша открыла глаза. Сердце бешено колотилось, словно было намерено пробить себе выход на свободу и вылететь в небо вольной птицей. Было темно. Чуть колыхалась занавесь у кровати – то ли от сквозняка, то ли потревоженная чьим-то прикосновением. И эта мысль приводила девушку в ужас.

Она долго лежала, прислушиваясь к тишине. Ни звука. Но беспокойство не оставляло ее. За это время глаза успели немного привыкнуть к темноте, и Маша поняла, что в одном месте у подножия кровати тень более густая и странная.

Девушка, клацая зубами от страха и холода, поднялась со своего ложа и протянула руку к тени. Пальцы коснулись мягкой материи, а в руке оказалась перчатка. Та самая, которую Маша видела на аббате!

Вампир

Тьма уже давно была его привычным убежищем. Она была с ним всегда: и снаружи, и внутри его. Он никогда не задумывался над этим, но такое единство можно назвать гармонией. Он уже забыл, как выглядит солнце, и ненавидел день, когда этот пылающий шарик висел в небе, вынуждая укрываться в помещении с плотно завешенными окнами. В это время он чувствовал себя узником, слабым и бессильным. «Скорее, скорее! Чтоб ты сгинуло!» – торопил он солнце.

Но наступала долгожданная ночь, и все менялось. Теперь он становился королем мира: мог легкой бесшумной тенью скользить во тьме – быстрый и самовластно-смертоносный. Ему нравилось читать в глазах людей мгновенное осознание неминуемой смерти, от которого их зрачки расширялись и застывали, словно вобрав в себя вселенский ужас. Он был их богом – тем, кто распоряжается никчемными жизнями и решает, кому жить, кому умирать. Выпивая их жизнь – глоток за глотком, – он чувствовал не только живую силу крови, но и пьянящее могущество.

Он почти не верил в то, что его могут когда-нибудь разоблачить, – репутация его казалась безупречной, а церковь создавала надежное прикрытие. Он был очень доволен собственной задумкой укрыться за церковной стеной. Бог, без сомнения, оценил бы его чувство юмора.

И он играл, получая от своей игры ни с чем не сравнимое наслаждение.

В замке он пока еще не развернулся в полную силу, время торжества еще впереди. Предвкушение казалось столь же сладостным, как и власть. «Они будут моими! Все они будут моими!» – думал он, глядя на обитателей замка, а пока, прикрыв глаза, словно наевшаяся сметаны кошка, вспоминал как об изысканном лакомстве о крови девчонки-наследницы. О, он только пригубил ее – наслаждение еще впереди, а пока нужно лишь терпеть и предвкушать.

Вот и сегодня он долго бродил по коридорам и комнатам, наслаждаясь своей тайной властью, и покинул замок перед рассветом, чтобы успеть в деревню, в которой у него были кое-какие дела.

Симпатичная вдовушка, присмотренная им несколько ночей тому назад, сама вышла из дома, услышав тихий стук в окно. Грубая крестьянка – не то, что изнеженная баронская дочь, но пока сойдет и это. И он, припав к призывно белеющей в темноте шее, с жадностью пил горячую человеческую кровь.