Побочные эффекты - [38]

— Это неслыханно, — рыдала мама, с зубовным скрежетом раздирая на себе одежды.

— Он ненормальный. Ты идиот. Ты ненормальный, — повторял бледный потрясенный отец.

— Пятьдесят пять и шикса,[63] — стонала тетя Роза, хватая нож для бумаг и поднося его к глазам.

— Я люблю ее, — протестовал я.

— Она тебя в два раза старше! — орал дядя Луи.

— Ну и что?

— То, что этому не бывать! — ревел отец и заклинал меня Торой.

— Он женится на маме своей подружки, — хрипела тетя Тилли, оседая на пол без чувств.

— Может, они муниты?[64] — предполагал дядя Луи. — Может, они его загипнотизировали?

— Идиот! Дебил! — шептал отец.

К тете Тилли вернулись чувства, она уставилась на меня, вспомнила, что случилось, и отключилась снова. Преклонив колени в углу дальней комнаты, тетя Роза на все лады бормотала «Шма Исроэль».

— Господь покарает тебя, Харольд, — вскричал отец. — Господь прилепит твой язык к нёбу твоему, и погибнут все овцы твои, и все волы твои, и десятая часть от плодов твоих, и…

Но я женился на Эмили, и никто не покончил с собой. Присутствовали трое ее детей и дюжина знакомых. Свадьбу устроили у Конни, шампанское лилось рекой. Мои опоздали: надо было сначала исполнить давнее обещание — принести в жертву агнца.

Танцевали, веселились, вечер удался на славу. В какой-то момент я оказался в спальне наедине с Конни. Мы подтрунивали друг над дружкой и вспоминали наш роман, все хорошее и плохое и каким желанным я был для нее когда-то.

— Это было упоительно! — воскликнула она.

— Что поделаешь, с дочкой сорвалось, пришлось отыграться на маме. А…

Но в следующее мгновенье я почувствовал во рту язычок Конни.

— Какого черта? — спросил я, отстраняясь. — Напилась?

— Знаешь, ты меня так заводишь!.. — И она повалила меня на кровать.

— Что на тебя нашло? Ты что, нимфоманка? — сказал я, поднимаясь на ноги, но, конечно, возбужденный этим внезапным натиском.

— Я должна переспать с тобой. Хорошо, не сейчас. Но как можно скорее, — сказала она.

— Со мной? С Харольдом Коэном? С тем типом, который жил с тобой? И любил тебя? Которому было запрещено приближаться к тебе ближе чем на двадцать три сантиметра, потому что он стал напоминать тебе Дэнни? Это со мной ты хочешь переспать? С олицетворением твоего братишки?

— Теперь же совершенно другой расклад! — сказала Конни, тесно прижимаясь ко мне. — Женитьба на маме сделала тебя моим папочкой.

Она снова поцеловала меня и, перед тем как вернуться к гостям, добавила:

— Не волнуйся, папуля. У нас еще будет масса случаев.

Я опустился на кровать и уставился в окно. Я думал о своих стариках и о том, не пора ли кончать с театром и вернуться в раввинское училище. Через приоткрытую дверь мне были видны Конни и Эмили: обе смеялись, болтая с гостями. А на кровати в спальне сидела жалкая поникшая фигурка, и все, что она могла пробормотать себе под нос, было давнее выражение моего дедушки, который говорил: «Ой, вей».

Записки старого вора

Предлагаем вниманию читателей фрагменты из воспоминаний Вирджила Айвса, которые вскоре будут опубликованы полностью. В настоящее время автор отбывает первый из четырех сроков по девяносто девять лет каждый, на которые он осужден за различные тяжкие преступления. После освобождения г-н Айвс собирается посвятить себя педагогике.

Конечно, я воровал. А как же? Там, где я вырос, чтобы выжить, приходится воровать. Хочешь поесть — воруй. Потом воруй на чаевые. Большинство тырило на пятнадцать процентов. Я — на двадцать, потому меня официанты и любили. Возвращаешься ночью с дела — свистнешь пижаму и спишь в ней. Если жарко — воровал трусики и маечку. Так все жили. Скажете, меня плохо воспитали? Не знаю. Папаша вечно был в бегах, я до двадцати двух лет ни разу и не видал его без грима. Всю жизнь думал, он хромой бородатый коротышка в темных очках, а оказался высоким блондином, немного похож на Линдберга.[65] Он был профессиональным грабителем банков, но в шестьдесят пять тогда отправляли на пенсию, пришлось завязать. На старости лет развлекался почтовыми лотереями, но потом марки резко подорожали, и он разорился дотла.

Мать, само собой, тоже была в розыске. Ну, конечно, в те времена не то что сейчас — женщинам приходилось бороться за свои права и все такое. Тогда если девушка шла в криминал, она могла только стать шантажисткой либо, в крайнем случае, поджигательницей. В Чикаго женщин брали перегонять краденые тачки, но это только в двадцать шестом, когда шоферы бастовали. Страшная была забастовка. Два месяца. Если у кого выгорало дело, приходилось тащить бабки пешком или брать такси.

У меня было двое братьев и сестренка, Дженни. Она вышла замуж — не по любви, по расчету. За тугую мошну. Вик, мой старший брат, спутался с шайкой плагиаторов. Когда федералы окружили дом, он как раз ставил свой автограф на экземпляре «Бесплодной земли». Взяли с поличным, схлопотал десять лет. С ним был один пижончик, тот подписал «Cantos» Паунда. Но у него папаша оказался важной шишкой, так его выпустили на поруки с испытательным сроком. Вот вам и закон. А Чарли — он меня младше, — тот был наперсточником, потом ростовщиком, скупал краденое. Долго искал себя. В конце концов сел за тунеядство. Бил баклуши семь лет, пока не понял, что денег с них не выколотишь. Тут его как раз и взяли. А баклуши пустили с молотка.