Побег с «Оборотнем» - [18]

— А вы, Родион? — поворотился к сожителю Турецкий.

Молодой человек вздрогнул, покраснел.

— Ой, я тоже не помню, — он глянул на Харецкую из-под длинных ресниц. Та украдкой кивнула, давая «высочайшее» соизволение. — Нет, я, правда, не помню…

Турецкий покосился на милиционера, который привалился к стенке и широко зевал. «Не хочу ли я сделать что-нибудь глупое?» — подумал Турецкий. Очень хотелось. Но лучше повременить.

— Вы когда-нибудь разговаривали с Поличным?

Молодой человек облизнул губы, словно на него уже цепляли зажимы, подведенные к высоковольтной сети.

— Да, кажется, пару месяцев назад… я поднимался с покупками, а он выходил из своей квартиры, строго так посмотрел на меня, спросил, к кому я пришел. Я сказал, что живу теперь в седьмой квартире… ну, мол, снимаю комнату у Надежды Леопольдовны. Он засмеялся, хотя ничего смешного не было. — Каневич поморщился, воспоминания явно не тешили. Больше ничего не сказал, мы расстались…

«Потрясающая информация», — думал Турецкий. Он обуздал охватившие его чувства, продолжая задавать вопросы. Дама смотрела на него с любопытством, причем настолько выпуклым, что забеспокоился даже Каневич, стал покашливать, делать жалобное лицо, переминаться с ноги на ногу. «А может, плюнуть на все? — пронеслась идиотская мысль. — Вышвырнуть Каневича, «снять» у деловой женщины комнату, мыть полы, кормить рыбок, жарить котлеты, смотреть сериалы для домохозяек…»

Он засмеялся, представив себя в этой роли. Очнулся милиционер, едва не провалившийся в соседнюю квартиру, завертел головой, отыскивая источник беспокойства. Улыбнулась понятливой улыбочкой Харецкая. Закашлялся Каневич.

— Последний вопрос, уважаемые. Не могу обойти его стороной…

В воскресенье 14 июня Надежда Леопольдовна на работу не ходила. Сил не было, вымоталась за неделю. Проснулась в десять утра, проверила наличие под боком своей «резиновой игрушки». Каневич проснулся, но ей было не до забав. Тело ватное, делать ничего не хотелось. Перевернулась на другой бок. Потом опять включилась. Каневич гремел на кухне, готовя завтрак. Она еще крикнула ему, чтобы потише гремел, укрылась подушкой. Потом проснулась, побрела на кухню. Каневича там не было, а в ванной журчала вода — «резиновая игрушка» принимала душ. Пришлось сидеть, ждать, пока он там соблюдет свою гигиену. В котором часу это было? Она понятия не имеет, около одиннадцати. Он вышел, извинился, что заставил себя ждать, а буквально через несколько минут в дверь позвонили, представились милицией, потребовали открыть, началась эта возмутительная воскресная катавасия, которая, если честно, Надежду Леопольдовну весьма порадовала…

— Что именно вас порадовало?

— Не так выразилась, — улыбнулась Харецкая, свысока посмотрев на милиционера, — но милиция в тот день развила такую бурную деятельность… Носились по дому, кричали, вырывали граждан из кроватей. Знаете, в прошлом году в одном из моих магазинов случилось ограбление. Влетели двое в масках, перепугали до икоты девочек, распотрошили кассу, присвоили целых три тысячи рублей! Обчистили кошельки продавщиц, сняли с одной сережки и убежали. Кнопка экстренного вызова милиции в тот день не работала — нам потом объяснили, что были профилактические работы. Пришлось вызывать обычный наряд. Вы бы видели, какие недовольные они приехали. Еле живые, зевали, спали на ходу, слонялись по магазину сонными мухами. Полчаса составляли протокол, вместо того чтобы принимать экстренные меры, поинтересовались, не нашли ли мы очевидцев происшедшего? Представляете — мы должны искать очевидцев происшедшего. Ей-богу, нам стало жалко этих парней — оторвали от службы, заставили приехать по пустяку, требуют чего-то невероятного…

Милиционер сменил позу, укоризненно посмотрел на Харецкую. На этой доброй ноте и пришлось покинуть квартиру.

Самый неприятный визит он оставил на «сладкое». Долго мялся у четвертой квартиры, позвонил, а когда открылась дверь, сделал знак сопровождающим ждать его в подъезде. Он был предельно тактичен, излучал сочувствие, дружелюбие, всячески демонстрируя знаменитый сталинский постулат, что родственники за преступника не ответчики. Инне Осиповне было изрядно за сорок, изможденное бледное лицо, на котором прочно запечатлелись всем понятные переживания. Глаза у нее были серые, проникновенные, от них было трудно оторваться. Узнав о цели визита подтянутого мужчины, она не удержалась от слез, махнула рукой, побрела из прихожей. Он двинулся за ней, поздоровался с нескладной, полноватой девушкой, сидящей за компьютером. Девушка подняла глаза — она их унаследовала у матери. Ничего не сказала — ни здравствуйте, ни спокойной ночи. Демонстративно отвернулась.

— Я не собираюсь ни в чем обвинять вашего мужа, Инна Осиповна, — тихо проговорил Турецкий. — Я прибыл из Москвы, чтобы расследовать обстоятельства его исчезновения. А степень его вины будут устанавливать другие люди. Знаю, что вам неприятны эти визиты, но я вам не враг — просьба поверить.

— Друг? — резко повернулась девица, скрипнув стулом. — Вы его найдете, его упекут в тюрьму, разве не так? Хорошенький друг!

— Упекут, — согласился Турецкий. — Но быть в бегах — это лучше? Он только отягощает свою вину.