Побег из тьмы - [9]

Ректор неоднократно повторял: «Чтобы найти себе достойную матушку, необходим выбор. Следовательно, надо гулять с несколькими девушками. — И шутя добавлял: — Потому что одна может свести с ума».

Кремлев стал священником во время войны совершенно случайно и, как думал, временно. Однако матушке его очень понравился священнический доход, и она всеми средствами удерживает его от разрыва с религией. Он открыто говорил: «Поп на небо поглядывает, а по земле пошаривает».

Все отрицательные явления из жизни семинарии и ее обитателей тяжело и болезненно отзывались в моем сознании. Но помня евангельский завет — «не судите да не судимы будете», — я каялся в том, что в душе осуждаю своих ближних, старался не обращать внимания ни на что и думать только о спасении своей души. Духовник, которому я на исповеди рассказывал обо всем, убеждал, что на «том свете» каждый ответит за себя, что «бог всем судья», и тому подобное.

Наступило лето 1951 года. В один из прекрасных июньских дней в духовной семинарии было как-то особенно торжественно и шумно: состоялся выпускной акт окончивших семинарию. Нас, выпускников, было всего 10 человек. Одиннадцатый, Дмитрий Туркоман, отсутствовал: незадолго до выпускных экзаменов он сошел с ума и теперь находился в больнице (между прочим, на первом курсе нас было 28 человек, но за четыре года одних исключили, другие сами бросили, иных посвятили в сан священника еще до окончания семинарии).

После торжественного архиерейского богослужения и благодарственного молебна все собрались в небольшом актовом зале, где каждому вручили справку об окончании семинарии и поздравили с окончанием. Семинариста Василия Стойкова и меня «за отличные успехи и благонравие» наградили ценными книгами. По постановлению педсовета было решено нас двоих, как отличников, направить в духовную академию. На выпуске присутствовали гости из черного и белого духовенства, преподаватели, семинаристы младших классов. Выступали одесский епископ Никон, астраханский архиепископ Филипп и другие. Говорили о высоких идеалах, о благородном служении священника и т. п. Особенно запомнилась мне речь архиепископа Филиппа. Он призывал твердо стоять в вере, смело отражать искушения, не обращать внимания на насмешки со стороны неверующей массы; в качестве образца он приводил себя, как страдавшего за веру 15 лет; призывал не идти ни на какой компромисс с безбожниками, как это делают некоторые новейшие богословы.

Четыре года богословской учебы остались позади. Но это была только половина пути. Столько же лет учебы предстояло еще впереди в прославленном и прекрасном Ленинграде.

В ДУХОВНОЙ АКАДЕМИИ

Итак, я в Ленинградской духовной академии. Режим здесь оказался еще более строгим, но таким же далеким от разумной жизни, как и в семинарии. Администрация академии приняла все меры к тому, чтобы ограничить сношения студентов с окружающим миром, оградить от влияния внешней, нецерковной среды. Без разрешения инспектора или надзирателя нельзя было не только пойти погулять или посетить кинотеатр, а даже выйти из общежития. Но и тут были удальцы, умудрявшиеся-таки сбежать в город.

Преподаватели духовной академии, подобно моим прежним наставникам в Одесской семинарии, не очень отличались благочестием. Ни один из наших учителей не являл собой образец той высокой христианской нравственности, о которой они говорили в проповедях и на уроках. Студентам не разрешалось посещать кино, театр, тогда как почти все преподаватели имели телевизоры.

При митрополите Григории был такой обычай: семинаристу или студенту академии, певшему в митрополичьей домовой церкви, канцелярия митрополита выплачивала по 25 рублей за службу. Студенты об этом не знали. Пели там те, кого назначал регент и преподаватель церковного пения Константин Михайлович Федоров. Получая причитавшиеся студентам деньги, он долгое время присваивал их. Об этом рассказал студентам помощник регента и второй преподаватель пения Петр Алексеевич Неньчук. Разоблаченный Федоров, состоявший, кстати, в родственных связях с митрополитом, даже не покраснел. Правда, после этого деньги за пение стали переводить в бухгалтерию академии и выдавать каждому при получении стипендии.

Новый завет преподавал старый холостяк Иван Иванович Зеленецкий. Вместе с Новым заветом он постоянно носил в портфеле бутылку водки. Не раз встречали его на Невском проспекте подвыпившим.

— Ну, братие, добьем сегодня апостола Петра, — сказал однажды Иван Иванович, — прийдя на урок навеселе. На его языке это означало закончить разбор посланий, приписываемых Петру. В тот период возглавлявшийся митрополитом Григорием учебный комитет пересматривал преподавательские кадры. Иван Иванович был далек от мысли считать себя сильным преподавателем и откровенно признался нам: — Спасибо владыке Григорию за то, что приютил меня здесь. Но если теперь уволят, пойду куда-нибудь сторожем.

Нравственное богословие и древнееврейский язык преподавал протоиерей Андрей Сергеенко. Преподавал, как говорится, спустя рукава. Спрашиваем, бывало, как перевести то или иное слово, а он говорит:

— Да я и сам не знаю. Давайте все вместе поищем в словаре. Кто найдет вперед, тому — мед.