Побег из Шапито - [49]

Костыль и Жила задумались.

– Я же объяснял, – продолжил главный. – Так сейчас никто не говорит. Нынешний базар должен быть нормальным. Типа литературным.

– Как у твоего тёзки? – спросил Костыль.

– Не понял? – Босс сдвинул брови.

– Ну, у графа, у Толстого, – пояснил Костыль.

Жила заржал.

– Удоды, – буркнул Граф, невольно вспомнив тот самый позорный урок литературы.

Пространство заполнила музыка, хотя не каждый рискнул бы назвать музыкой звуки, которые исторгала автомагнитола. Во-первых, на максимальной громкости колонки издавали довольно неприличные звуки, а во-вторых, бритоголовые слушали блатной шансон самого низкого качества.

Машина стрелой цвета металлик рвалась на северо-восток от Тамбова, потом съехала на просёлочную дорогу, в бор, и, проболтавшись по ухабам минут сорок, выкатилась к замечательному чистейшему озеру, замерла на берегу, склонившемуся к воде.

– Кайф! – протянул Граф, выбравшись из салона.

– Реальный, – подтвердил Костыль.

– Пиво осталось? – поинтересовался Жила.

– Эх, не романтик ты, – сказал босс. – За что я тебя и ценю.

Костыль прошёлся по берегу:

– Нормальное место для стоянки. Ты, Жила, не забудь тачку на ручник поставить и скорость воткни. А то обратно почапаем как туристы, в натуре.

– Я же предупредил: без словечек, – раздражённо прошипел Граф.

– А, прости, привычка.

– Искореняй. Короче, придумал. Кто говорит «козёл», «в натуре» или «конкретно», тот кладёт в котёл десять баксевичей. Правила ясны?

– В целом, – пробубнил Жила.

– А куда потом бабки денем? – спросил Костыль.

– У, хомячина, – ухмыльнулся главный. – Деньги пойдут на дело. Пропить не удастся. А то я вас знаю. Вы тут же наболтаете тысяч на пять. Объявляю начало игры.

– Вот уже сейчас пойдут штрафы, если что, да? – ступил Костыль.

– Да, да, идиот, в натуре! – рассердился босс.

– Это, Граф… – неуверенно сказал Жила. – С тебя десюнчик.

– А?! Тьфу, паразиты! Ладно, чирик за мной. Ставьте палатку, наводите культуру, а я за дровишками прошвырнусь.

Прихватив топор, Граф побрёл в глубь леса. Бандит решил присмотреть сухую сосёнку, завалить ствол и притащить к стоянке. И хватило бы надолго, и разминка была бы отличная. Правда, чем дальше шёл «спортсмен», тем меньше ему хотелось махать топором. Зато не надо помогать друзьям обустраивать стоянку!

Шагов через пятьсот Граф наткнулся на пустой шалаш.

– Опа, как у Ленина в разливе, – схохмил парень. – Наберу сушняка здесь, а за нормальными дровами пошлю Костыля.

Разворошив постройку, Граф собрал в охапку самые толстые ветки и отправился к лагерю.

За главным «спортсменом» осторожно следила Лисёна. Рыжая проводила человека до стоянки, долго наблюдала за тем, как троица суетится у палатки, надувает лодку и разводит костёр, потом вернулась к обрушенному шалашу. Аккуратно проскользнув под ветками, лиса разгребла лапник и вытянула ружьё, держа его зубами за ремень.

Михайло Ломоносыч, лежавший на лужайке, издалека заметил вооружённую Лисёну.

– Что случилось, Василиса? – спросил медведь.

Блаженная расслабленность сменилась напряжением. Лесной губернатор поднялся с мягкой травы.

– К озеру приехали какие-то одинаковые люди и разорили жилище послов, – сказала лиса.

– А иностранцы? – тревожно воскликнул Михайло и словно потянулся к Лисёне, чтобы поскорее вытрясти из неё ответ.

– Их рано утром куда-то увёл Колючий. Серёга говорит, появилась идея, как отправить послов домой.

– Оно и к лучшему. Больно плохо они влияют на нашу молодёжь. Слыхала, как зайцы лопотать стали?

– Как?

– Да как этот, обезьянин ихний. Сегодня один косой поздоровался: «Привет, губернатор, мохнатый терминатор». Что за терминатор такой? Может, ругательство новое?

– Вряд ли. А вот манера Эм Си слагать глупые вирши меня давно бесит, – призналась рыжая.

– Угу. Гамбургский петух, как ни странно, тоже оказал дурное воздействие на народ. Честно признаюсь, в его случае всё же наши виноваты. Ты просекла, что птицы поют меньше и как-то без огонька? Это от зависти и чувства собственной неполноценности. Мы, мол, так не могём, вот и помолчим. Я вчера с соловьём поговорил, вправил ему мозги вроде бы. Я перед ним категорически вопрос поставил: «Уж если я, лишённый слуха, заметил вашу халтуру, то как быть истинным поклонникам вашего пения?» Объяснил, дескать, у каждого свой стиль, своя песня.

– Надо же, – всплеснула лапками Лисёна. – Я и не подозревала, насколько мы поддаёмся чужому влиянию! Ну, поёт этот немец, красиво выводит. Только, Михайло Ломоносыч, без души как-то. Тот же Колючий намного больше чувств вкладывает. Наверное, оттого, что голосом не богат. Зато за живое цепляет. Про зоопарк-то…

Лиса затянула мотивчик.

– Кстати, о Колючем. Вот оскорбил его скунс, а ребята из ежей да бурундуков зароптали сразу, крови захотели. Хотели идти бить окна в посольстве, только вовремя вспомнили, что в шалаше стёкол не бывает. Потом ещё друг друга накрутили: «Мы эту заморскую выхухоль на лоскуты за Колючего порвём!» Решили поколотить иностранцев. Хорошо, Серёга вовремя заметил. Остановил неразумных.

– Нешуточные страсти-то, – поражённо промолвила Лисёна.

– Потому-то и говорю: не грех бы послам и домой отбыть. С ними всё кувырком. Вчерашние враги (это я опять-таки о Парфюмере с Колючим) скорешились на почве любви к пакостям и изрядно нашкодили. Приходил наш скупой бурундук с опухшей мордочкой, жаловался, дескать, кто-то засунул в его нору осиное гнездо. В общем, покусали бедолагу. Нам одного ежа было вполне достаточно, а тут…