Побег из Фестунг Бреслау - [147]

Шильке поднес к губам чашку с кофе. Его запах смешивался с доходящими до сюда ароматами ближайшего рынка пряностей.

— Не думал я, что все это так быстро закончится, — буркнул себе под нос немец, делая небольшой глоток. — У меня все время такое впечатление, будто бы я буквально сидел с тобой в Бреслау, в кафе. Зима, снег, а мы планируем свершение невозможного.

— Блицкриг, — отозвался тоже себе под нос Холмс. — Именно этим и характеризуется молниеносная война. Трах-бах, и все уже кончено.

— Так. А та милицейская атака, которая привела к тому, что Цукерман запаниковал — это часть операции?

— Распространение паники — это основа любой войны.

— И все же жалко той части сокровищ, которые так и торчат под землей.

— Свое Цукерман получил. За такое состояние его люди в будущем поставят ему памятник. А если бы остался и продолжал раскопки — был бы идиотом, рискующим жизнью.

— Конечно же, ты прав. И все же у меня мурашки по телу при мысли, сколько же там еще осталось. И эти передатчики, неожиданно отзывающиеся после месяцев молчания и передающие свой сигнал в пустоту. Ни для кого.

— Потому что они не устраивали блицкриг, а длительную кампанию.

Шильке допил кофе и взял стакан с лимонным соком, в котором неспешно растворялись кубики льда.

— Но более всего меня интересует другая мысль. Вновь я возвращаюсь к нашей первой беседе.

— Слушаю?

— Мы сказали себе, что каждый берет по два человека, всего — шесть, и делим нашу добычу на равные части.

— Да, помню.

— Я думал, что заберу Риту и Хайни. Всего — три человека. А ты — только Ватсона.

Холмс сделал знак официанту и заказал еще одну чашку кофе. Откуда-то ему было известно, что горячее питье в тропиках гасит жажду лучше, чем холодный сок[94].

— Отвечу сразу на оба твоих вопроса, — сказал поляк.

— Это на какие? — Шильке на миг потерял нить беседы.

— О передатчиках, посылающих сигнал в никуда, и о том, почему мы с Ватсоном только вдвоем. Еще скажу, кем является третья личность.

Неожиданно Шильке догадался. Он начал смеяться.

— Так кто отвечает на зов укрытых в Польше передатчиков и бежит с лопаткой в ответ?

— Офицер милиции Смирнофф. Тот самый, кто нужен пугать людей.

— Ты даже так доверяешь ему?

— Знаешь, если с кем-нибудь был в ГУЛАГе, и этот человек не подвел, такому будешь доверять всегда.

— А как же он собирается вывезти остаток сокровищ? Без ватиканских контактов Цукермана?

— Просто я рассчитываю на помощь нашего общего знакомого. Того, которого разыскивают русские. В новой жизни часть добычи ему пригодится.

И снова Шильке догадался.

— Джулиен Боу. Ты сам вспоминал, что его разыскивают русские.

— Но ведь не в Каире. Впрочем, я поручил ему приехать сюда, переодевшись пастором.

— А Смирнофф приедет в одеяниях православного попа? — Шильке откинулся на спинку стула, думая обо всех комбинациях. Старого мира уже нет, а вы все еще… Нужно построить новый. Поляки, немцы, англичане, русские, махинации, увертки — все время одно и то же. Новый мир может быть очень похож на старый.

Хайни появился из тени небольшого закоулка. Наводнение света в первый момент ослепила парня, на миг он потерял ориентацию, затем все же подошел к их заслоненному громадным зонтом столику.

— В той гостинице я получил письмо, — сказал он, подавая Штильке элегантный конверт.

— Это как?

— Ну, не знаю. Я должен был сориентироваться: что и как, прежде чем вы туда отправитесь, а как только я там появился, тот мердотель или…

— Метрдотель, — подсказал Холмс.

— Ну да, он подошел ко мне и спрашивает: пришел ли я от вас.

— И как он тебя узнал?

— Не знаю. Подошел, дал конверт и просил молниеносно вам передать.

Холмс инстинктивно огляделся по сторонам и проверил, на месте ли пистолет, в кобуре под сутаной. Шильке разорвал конверт и извлек оттуда сложенный вчетверо лист, быстро пробежал глазами текст и отложил письмо на столешницу.

— Можно? — указал Холмс на конверт.

Ответа он не дождался. Партнеры, все время молча, глядели в глаза друг другу. Тишина несносно затягивалась. Хайни не знал, можно ли ему присесть или будет лучше отойти и заказать что-нибудь в баре. Все больше и больше он не находил себе места. Даже надоедливые отзвуки ближнего рынка, казалось, стали тихнуть.

— Можно мне прочесть? — возобновил вопрос Холмс.

И снова он не дождался ответа. Со стороны американского переговорного пункта пришел Ватсон.

— Что произошло? — В отличие от Хайни, он сел, никого не спрашивая.

— Догадайся.

Холмс едва глянул в сторону, он все еще изучал выражение на лице приятеля.

— Курва! — Ватсон не был ни глупым, ни малоинтеллигентным. Он догадался сразу. — Мы накололи их, а они накололи нас…

Без какого-либо стеснения он взял чужое письмо и начал читать:

Уважаемый господин капитан,

Прошу простить, но мне пришлось обмануть Вас. Когда до меня дошло, еще там, во Вроцлаве, что девушка вам столь важна, я решил солгать, что она ожидает в Каире. Исключительно из заботы о собственной шкуре. Хотя я и знаю, что это практически невозможно, прошу меня понять. С нашей точки зрения, Рита была предательницей. Она перешла на вашу сторону. Что она вам открыла, мы не имели понятия. Предала — и все. Но я не отдал приказа о ее ликвидации. Офицер, который забрал ее из госпиталя в бункере, превысил свои полномочия и застрелил ее по собственной инициативе, без моего приказа. Тело фройляйн Менцель, скорее всего, покоится где-нибудь в массовой могиле неподалеку от того бункера во Вроцлаве.