Побег из Амстердама - [36]

— Мария, что ты?

— Прости, что я тебя разбудила. Но я не могу спать. Я не хочу ссориться с тобой.

— Пойдем сядем. Ничего. Я не спала.

Я села рядом с ней на кровать.

— Вот, выпей-ка глоточек.

Она дала мне стакан воды и накинула на меня свой халат. Я посмотрела на фотографии на ее ночном столике. Вот они вдвоем с Мартином на пляже солнечным днем. Анс в красном купальнике прильнула к загорелому, прожженному солнцем телу. Она улыбается, он смотрит серьезно. Его светлые волосы зачесаны назад, он хмурится и щурит глаза от солнца. В его лице было что-то дьявольское. Я этого никогда раньше не замечала, но на этой фотографии он был похож на ястреба. Острый нос, тяжелые брови и глубокие складки вокруг рта.

На другой фотографии была наша семья. Отец, гордый и смеющийся, стоит за матерью, которая улыбается с отсутствующим взглядом, зажав в руках спящего младенца. Наш братишка. По обеим сторонам от нее стоим мы с Анс. Анс лет десять, она нескладно длинная и худая, в уродливом розовом платье, мрачно смотрит в камеру. Я стою с другой стороны, пухлый карапуз в пышном белом платье, смущенно улыбаюсь рядом с отцом. Эта фотография, должно быть, была сделана 25 лет назад. В 1976 году. Это было время джинсов-клеш, моды на коричневое с оранжевым, туфель на платформе и бакенбардов. Но только не в нашем доме. Мы ходили в безвкусных платьях, которые мать с увлечением кропала на своей швейной машинке из дешевых синтетических тканей.

— Я не должна была так сердиться. Прости.

Анс положила руку мне на колено, и я вздрогнула от ее прикосновения.

— Как ты напряжена, — сказала она и придвинулась ко мне сзади. Потом она стянула мне халат с плеч и стала их тихонько массировать.

— Сядь прямо. Расслабь-ка руки. Расслабь шею. Тебе придется вынести еще много всего.

Большими пальцами она описывала круги по моей шее, по направлению к лопаткам, потом с силой провела вдоль шеи и спинных позвонков. От ее движений я стала чувствовать еще большее напряжение.

Я совершенно не переношу интимностей с женщинами, даже с моей сестрой. Но я не решалась попросить ее перестать.

— Я думала, ты спустишься, чтобы поговорить, — начала я.

— У меня как-то всего перевалило через край. Согласись, Мария, встречаться с Геертом сейчас совсем неразумно.

Она дотронулась до меня, и моя кожа отозвалась болью на это прикосновение. Я сбросила ее руки и опять запахнула халат на плечах.

— Здесь можно курить?

— Давай. Но лучше все-таки у двери. — Она встала, чтобы открыть балконную дверь, и жестом показала, чтобы я дала ей прикурить.

— Это не Геерт. Не знаю, почему я так в этом уверена, но я не думаю, что это кто-то, кого я лично знаю. Это психопат, которого заклинило на том, чтобы пугать женщин. Я тут недавно читала в газете, что такой же идиот преследует кого-то из «Спайс герлз». Так бывает. Какой-то чудак, который думает, что мы с ним как-то «особенно» связаны. Который выдумывает обо мне…

Анс жалостливо посмотрела на меня:

— Я думаю, тебе хочется в это верить. Но давай по-честному: ты же не «спайс герл». Ты не выступаешь по телевидению, о твоей частной жизни не пишут газеты. Конечно, ужасно думать, что тот, кого ты любила и кому доверяла, сейчас посылает тебе страшные угрозы. Но надо мыслить реально… Я каждый день вижу женщин, которых истязают и которым угрожают их бывшие. Мужчин, которые начинают распускать руки, как только женщина говорит, что оставляет его. Интеллигентные, успешные мужики, зубные врачи, художники, менеджеры, мужчины всех сортов и мастей, которые не могут вынести того, что их женщина хочет жить дальше без него или что она выбрала другого. Все-таки самым логичным объяснением было и есть, что за этим стоит Геерт…

— Зачем же тогда он звонит мне? Почему он так искренно расстроен?

— Может, он раскаивается. Это с ними частенько бывает. Сначала изобьют женщину до полусмерти, а потом начинают ныть, потому что им ее, видишь ли, жалко стало. А на следующий день все сначала. Это двуличные мужчины, они не могут держать свои эмоции в равновесии. С одной стороны, они ненавидят женщину, с другой — обожают. Готовы убить ее, но в то же время любят.

Я подумала о ссорах, которые были у нас с Геертом последние полгода. Вечером после выступления мы приходили домой, и он начинал упрекать меня, что я флиртовала с кем-то из публики или из группы. Однажды он так разозлился на меня за то, что я продолжала разговаривать с каким-то мальчишкой, который вдруг положил мне руку на задницу, что пробил кулаком шкаф для белья и сломал запястье и после этого не мог играть шесть месяцев.

Но он никогда не причинял боль мне. Он ранил только себя.

У меня замерзли ноги. Я подошла к кровати и села, поджав под себя ноги. Перед глазами у меня повисли серебряные крапинки. Я потрясла головой, крапинки заплясали, как снежинки.

— Ты ведь устала? — Анс положила две подушки мне под спину. — Ты так устала, Мария. Отдохни, расслабься. Здесь тебе ничего не угрожает. Я буду с тобой.

Я рухнула в подушки, казалось, что я падаю в огромную гору перьев и все лечу, а белый пух кружится вокруг меня, и Анс говорит мне что-то издалека.

— Засыпай.

Дети. Я не хотела оставлять их одних. Попыталась встать, но тело меня не слушалось. Я плавала в воздухе, и у меня ни на что не было сил. Где-то среди перьев плавали Мейрел и Вольф. Потом я оказалась в черной, ледяной воде. Я слышала, как дети зовут меня и бессильно барахтаются в воде, потому что не умеют плавать, но вода стала совсем темной, и видеть их я не могла.