Победы, которых могло не быть - [116]
Улицу, ведущую к КПП на Инвалиденштрассе, заполнили тысячи «траби», «чудо-автомобилей» восточно-германского производства[361]. Их водители плакали, смеялись и пели.
Решись хоть один из пограничников вскинуть автомат и выстрелить в толпу, история могла бы пойти совсем иным путем. К счастью, они ограничивались тем, что патрулировали вдоль стены, покрикивая на опьяненных счастьем и вином, размахивающих бутылками людей, густо облепивших ее сверху. Откуда-то появился грузовик с мощным мегафоном: «Burger von Berlin West, verlassen sie die Mauep» («Граждане Западного Берлина, покиньте Стену»). Создалось интересное противостояние: «Вдова Клико» против «Калашникова», причем автоматы молчали, бутылки же стреляли непрестанно. Это была единственная во всей мировой истории крупная битва, закончившаяся без кровопролития.
«Endlich schlagen wir die Tor ein!» («Наконец-то мы проломили ворота!») Толпа дружно обмывала радостное событие. Добропорядочные бюргеры Запада и Востока размахивали бутылками, щедро угощали незнакомых людей и дарили цветы кисломордым пограничникам. Вскоре верхняя кромка стены была облеплена людьми настолько плотно, что они начали сваливаться вниз, на головы ликующих «западников» и в недавнюю «мертвую зону», на головы «восточников» — и с той, и с другой стороны толпа была настолько плотной, что ни один из падающих не долетал до земли.
Пожилой берлинец с Борнхольмерштрассе настолько торопился на всеобщее торжество, что накинул пальто прямо на ночную рубашку.
— Icke wa schon inne Bett, die Alte jeht noch mit’m Hund runta, da kommt ruff und sagt: Mensch, du die jehn alle nach'n Westen. (Я уже лег в кровать, старуха пошла прогулять собаку, а потом возвращается и говорит: «Слушай, все наши пошли на запад»).
— Ну я ей говорю: «Rede keinen Quatsch!» («Не пори чепуху»).
— Nein, die tun's wirklich. (Да нет, точно).
Урсула Кремер была в числе первых прорвавшихся. Некий Wessie (западноберлинец) окатил ее струей пенящеюся шампанского, словно велосипедистку, выигравшую трудный заезд. Плакавшая от счастья Урсула, расцеловала незнакомца.
Американский телевизионный репортер взобрался с помощью своею ассистента на стену и принялся, захлебываясь, вещать далеким зрителям про «запах свободы» Ассистент снимал его на фоне толпы, отламывающей от стены куски бетона.
Гейдельбергскую студентку Ути Хофф, впервые за двадцать два года своей жизни приехавшую в Берлин, ликующая толпа чуть не размазала по стене, однако потом чьи-то руки вытащили ее наверх. Неожиданным спасителем оказался Йохен Кулиговский, сверлильщик с одного из восточноберлинских заводов. Через девять месяцев Ути и Йохен назвали своего сына Чарли — в честь всемирно известного контрольно-пропускного пункта «Чекпойнт Чарли».
В 22.30, в ответ на просьбу сделать заявление для «Радио Свобода», правящий бургомистр Берлина Вальтер Момпер сказал: «Я еще не успел осмыслить происходящего». В этот момент ему передали записку от шефа западноберлинской полиции: «Огромные толпы прорываются сквозь стену, ситуация на пограничных пунктах стала совершенно неуправляемой».
Момпер прочитал записку и сказал: «Freunde, mein Platz ist jetzt woanders» («Друзья, мне нужно быть в другом месте»). Покинув студию, он направился прямо к Стене. Машина бургомистра с большим трудом пробиралась вдоль запруженной тысячами людей, гудящей сотнями автомобильных клаксонов Курфюрстендамм и, наконец подъехала к КПП «Инвалиденштрассе». Людской поток не вмещался в ворота, перехлестывал через стену.
В Главном полицейском управлении Берлина комиссионер Райнер Борштайн, отвечавший за сектор Бранденбургских ворот, едва ворочал языком. «Я давно сорвал себе голос,— хриплым шепотом объяснил он репортеру.— Мы, полиция, не можем сделать ровно ничего».
Под завязку набитый людьми поезд городской электрички въехал на мост, пересек Шпрее и проследовал дальше, не останавливаясь на Чекпойнт Фридрихштрассе — событие, абсолютно немыслимое еще несколькими часами раньше.
Гарри Гилмор, администратор американского сектора Берлина, позвонил своему коллеге из английского сектора:
— Как там у вас, Майкл?
— В нашем секторе полный бедлам,— ответил Майкл Бартон.
На Глиникер Брюкке — на мосту, где великие державы по сложившейся за последние тридцать лет традиции менялись шпионами,— восточногерманский пограничник нетерпеливо покрикивал на проезжающих мимо восточноберлинцев: «Aufschliessen. Aufschliessen!» («Открыто, открыто!»). Водитель «траби», еле различимый сквозь голубое облако удушливых выхлопных газов, окутывавшее эту чудо-машину, плача повторял: «Ikke greife mir am Kopf, ikk kanns nit begreifen. Heut nacht fahr ikk am Kudamm» («Я хватаюсь за голову, я не могу поверить. Сегодня ночью я проеду по Курфюрстендамм»).
Пожилая женщина подошла к западноберлинской Gedachtniskirche[362], опустилась на колени и потрясенно зашептала: «Хвала тебе, о Господи. Я столько мечтала об этом дне и не надеялась до него дожить».
Официантки из кафе «Москва», расположенного на аллее Карла Маркса, заказали в западноберлинском
