Победитель Хвостика - [21]
— Дурак, я взяла его в лаборатории, надежная машина. А ты дурак.
Я не спорю. Я тащу эту штуку на спине, обвязав ее бельевой веревкой. Из-под веревки то и дело выпаливаются какие-то резиновые трубки, и Танька оправляет их обратно. В одной руке она несет авоську с двухлитровой банкой изумрудной жидкости,— первичным экстрактом из собранных мною трав, настоянным на рассветном солнце. Идем мы не на Багаряк, а на ЛЭП, где Николай Марков наломал для меня семилетнего сухостоя. Ночь вокруг хрустальная, граненая, черная-черная, без тени синевы. Над верхушками деревьев изъеденный лунный плуг вспахивает небесную целину и засевает ее сверкающими зернами.
— Ну-ка погоди... — вдруг шепчет Танька, хватая меня за рукав и прислушиваясь, а потом толкает в придорожные кусты.
Недовольно ворча, я залезаю туда, ставлю перегонный куб на землю и сажусь на него.
Танька поднимает с обочины камень и на корточках прячется в бурьяне.
Не проходит и десяти секунд, как из-за бугра выныривает пучок света, и вслед за ним на вершину холма выкатывает злополучный троллейбус. Танька пулей вылетает ему навстречу и заносит камень над головой. Троллейбус, взвизгнув, тормозит, глядя на Таньку фарами.
— Чего надо? — грозно спрашивает Танька. — Чего ездишь? Чего вынюхиваешь?
Троллейбус, взвыв двигателем, неожиданно кидается назад, и Танька молниеносно швыряет булыжник. Трещины звездой брызгают но правой половине лобового стекла, и троллейбус останавливается, с грохотом роняя на землю свои рога-усы. Немного постояв, Танька медленно подходит к нему, трогает трещину пальцами и спрашивает:
— Больно?..
Усы на земле дергаются.
— Прости... — просит Танька и гладит троллейбус по морде. — Ну, я не хотела... Ты прятался, прятался... Боялся?
Троллейбус, кивая, покачивается на рессорах.
— Это Тимофей тебя напугал? Обещал усы оборвать и в парк сообщить? Так он ругался, ты не обращай внимания... Ему, наверное, уже миллион лет... Ты гуляй, где хочешь, только договорись с нашими... А то в прошлом году один «жигуленок» украл все запахи с Бабкиного луга... Ну, не плачь, не плачь... — Троллейбус водит дождевиком по разбитому стеклу. — Не обижайся, ладно?.. Ладно? И не прячься больше, договорились?
Танька отступает, давая троллейбусу дорогу.
До ЛЭП мы идем молча.
Костер разгорается быстро, сноровисто, словно где-то в ином измерении долго ждал, когда же его начнут разжигать, и вот дождался. Пока огонек маленький, мы устанавливаем над ним наш аппарат на четырех покосившихся ножках, расправляем шланги и пристраиваем на валун резервуар. Из кучи дров начинают вылезать мощные огненные гребни. Дрова трещат, проваливаются, сыплют искрами. Перечеркивая созвездия, к небу поднимается хвост волокнистого дыма.
Танька осторожно отдирает с банки тугую полиэтиленовую крышку и не спеша выливает мерцающий экстракт в зев аппарата. Затем она вытаскивает из кармана скальпель, завернутый в тряпочку, и бинт. Лезвие, как кровью, сверкает отраженным огнем, и я испытываю неприятное предощущение боли.
— Давай руку, — негромко, как-то буднично говорит Танька. — Нож заговоренный, больно не будет... Рукав засучи.
Скальпель входит в вену так плавно, что я и вправду ничего не чувствую. Кровь вдруг бежит по руке широкой черной шелковой лентой. Покачнувшись, я сворачиваю дрожащую руку порезом вниз, и Танька подставляет банку.
Крови набирается немного — одно донце, но Танька уже отодвигает меня. Она выливает ее в экстракт, перемешивает скальпелем, отряхивает с лезвия капли и туго завинчивает крышку аппарата. Банку она с силой швыряет в темноту.
Перебинтовывая мне руку, Танька говорит:
— Зелья получится прилично, миллилитров шестьсот-семьсот. Оно жидкое, как вода, только розовое, даже светится, и запах у него гипнотический, незабываемый, чуть с горечью... Ты его налей в бутылку и капни красного вина... Хотя нет, ты, дурак, превратишь его в какой-нибудь лимонад и загубишь... Я лучше тебе сама сделаю.
Танька замолкает. Красное пятно упорно проступает и расползается на бинте. В аппарате что-то подвывает. Меня мутит.
— Тань... — спрашиваю я, — а чего ты мне помогать взялась?..
Танька раздумывает.
— Понимаешь, дурак ты, Маза, — говорит она, — любви помогать не надо, но зачастую люди идут на тягчайшее преступление — они ее убивают. Сам понимаешь, любить тяжело. Вот и я, глядя на тебя...
— А-а... — перебиваю я Таньку. — Я понял, Тань.
И тут мы слышим, как в резервуар на валуне, словно апрельская капель, упала первая влага приворотного зелья для Хвостика.
И вдруг мне становится так хорошо, так спокойно и надежно, радостно и легко, так уверенно, словно во мне что-то росло, пробиваясь сквозь землю, и вот прорвалось и обрушило последние пласты, вытянулось вверх и распустилось. И ярко-черное небо вдруг дрогнуло, покатились круги, звезды сдвинулись со своих мест, плавно смешиваясь и путаясь, и в сверкающих россыпях я вижу дивное созвездие Спящего Хвостика — одна ладошка под щекой, рука протянута над головой, глаза закрыты, а губы улыбаются, волосы сияют, струятся и словно дышат, а линии тела великолепны, точно обводы клипера.
И я понимаю, что все равно буду с Хвостиком. Треснут от старости и развалятся пирамиды, сфинксы утонут в песках, погрузятся в моря старые континенты и поднимутся новые, перекочуют полюса и Млечная река иссякнет, а я буду с Хвостиком. Я знаю, что самое большое, что человек может дать или получить, — это любовь. А теперь у нас есть миллион лет, и мы живем для вечности. Столетья будут сыпаться с нас, как листва с деревьев по осени. Мы проживем с Хвостиком столько жизней, сколько рыб в океане. Мы будем каждый раз знакомиться заново, влюбляться, злиться, радоваться, ломать руки и ноги, возможно, даже шеи, мы будем всегда удивляться и поражаться друг другу. Мы будем неисчерпаемы и едины в стольких лицах, сколько их будет обращено к плывущей за облаками луне, пока Земля несется по эклиптике. Мы будем Самыми главными в мироздании, потому что единственный способ изменить что-либо — человека или целую вселенную — это любовь, единственный способ, других нет и не надо. Только такому вмешательству подвержено мироздание.
Специальное издание к премьере на телеканале "РОССИЯ". СЕРГЕЙ УРСУЛЯК — один из самых известных российских режиссёров, создавший целый ряд масштабных экранизаций. "Ликвидация", "Жизнь и cудьба", "Тихий Дон" стали культовыми и принесли своему создателю заслуженную славу. Роман АЛЕКСЕЯ ИВАНОВА вызвал горячий интерес широкой читательской аудитории и получил премию "Книга года", а сам автор стал лауреатом Премии Правительства России. Писатель и режиссёр воссоздают образ яркого и сложного периода в истории нашей страны — "лихих девяностых".
«Жаркое лето 1980 года. Столицу сотрясает Олимпиада, а в небольшом пионерском лагере на берегу Волги всё тихо и спокойно. Пионеры маршируют на линейках, играют в футбол и по ночам рассказывают страшные истории; молодые вожатые влюбляются друг в друга; речной трамвайчик привозит бидоны с молоком, и у пищеблока вертятся деревенские собаки. Но жизнь пионерлагеря, на первый взгляд безмятежная, имеет свою тайную и тёмную сторону. Среди пионеров прячутся вампиры. Их воля и определяет то, что происходит у всех на виду. “Пищеблок” – простая и весёлая история о сложных и серьёзных вещах.
Города Ёбург нет на карте. В Советском Союзе был закрытый промышленный город-гигант Свердловск, в России он превратился в хайтековский мегаполис Екатеринбург, а Ёбург – промежуточная стадия между советской и российской формациями. В новой книге Алексея Иванова «Ёбург» – сто новелл о Екатеринбурге на сломе истории: сюжеты о реальных людях, которые не сдавались обстоятельствам и упрямо строили будущее. Эпоха перемен порождала героев и титанов, и многих из них вся страна знала по именам. Екатеринбург никогда не «выпадал из истории», всегда решал за себя сам, а потому на все жгучие вопросы эпохи дал свои собственные яркие ответы.
В эпоху великих реформ Петра I «Россия молодая» закипела даже в дремучей Сибири. Нарождающаяся империя крушила в тайге воеводское средневековье. Народы и веры перемешались. Пленные шведы, бухарские купцы, офицеры и чиновники, каторжники, инородцы, летописцы и зодчие, китайские контрабандисты, беглые раскольники, шаманы, православные миссионеры и воинственные степняки джунгары – все они вместе, враждуя между собой или спасая друг друга, творили судьбу российской Азии. Эти обжигающие сюжеты Алексей Иванов сложил в роман-пеплум «Тобол».
«Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный», – написал Пушкин в «Капитанской дочке»… и убрал из романа главу с этими словами. Слова прекрасные, но неверные. Русский бунт вовсе не бессмысленный. Далеко не всегда беспощадный. И увидеть его – впечатление жестокое, но для разума и души очистительное.Бунт Емельяна Пугачёва сотрясал Российскую империю в 1773–1775 годах. Для России это было время абсолютизма и мирового лидерства. Но как Эпоха Просвещения породила ордынские требования восставших? В пугачёвщине всё очень сложно.
Роман «Общага-на-Крови» Алексея Иванова, создателя таких бестселлеров, как «Золото бунта», «Сердце Пармы», «Географ глобус пропил», публикуется впервые. История одной студенческой общаги, на много лет ставшей домом для персонажей этого миниатюрного эпоса, — подлинная жемчужина современной молодежной прозы. Главный герой романа — студент по прозвищу Отличник, его друзья и враги населяют микрокосм студенческой общаги. Здесь, как в сердце мироздания, происходит все то, из чего состоит человеческая жизнь: обитатели общаги пьют вино и пишут стихи, дерутся и играют на гитаре, враждуют с комендантшей Ольгой Ботовой и ее полууголовным мужем Ринатом, ненавидят и любят друг друга со всем максимализмом юности, так отчаянно, словно остальной Вселенной для них не существует…Страсть и предательство, слезы и кровь — все это крепко-накрепко связало героев А.
Раздражение группы нейронов, названных «Узлом К», приводит к тому, что силы организма удесятеряются. Но почему же препараты, снимающие раздражение с «Узла К», не действуют на буйнопомешанных? Сотрудники исследовательской лаборатории не могут дать на этот вопрос никакого ответа, и только у Виктора Николаевича есть интересная гипотеза.
Первоначальный вариант рассказа был издан в 1962 году под названием «Х=».
Большой Совет планеты Артума обсуждает вопрос об экспедиции на Землю. С одной стороны, на ней имеются явные признаки цивилизации, а с другой — по таким признакам нельзя судить о степени развития общества. Чтобы установить истину, на Землю решили послать двух разведчиков-детективов.
С батискафом случилась авария, и он упал на дно океана. Внутри аппарата находится один человек — Володя Уральцев. У него есть всё: электричество, пища, воздух — нет только связи. И в ожидании спасения он боится одного: что сойдет с ума раньше, чем его найдут спасатели.
На неисследованной планете происходит контакт разведчики с Земли с разумными обитателями планеты, чья концепция жизни является совершенно отличной от земной.
Биолог, медик, поэт из XIX столетия, предсказавший синтез клетки и восстановление личности, попал в XXI век. Его тело воссоздали по клеткам организма, а структуру мозга, т. е. основную специфику личности — по его делам, трудам, списку проведённых опытов и сделанным из них выводам.