Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - [21]

Но до этого ещё четыре года, надо сказать, не самых счастливых. Эти четыре года можно назвать второй жизнью Александра Павловича. В первой жизни, при бабушке, всё было озарено любовью. Во второй, начавшейся в 1796 году, о любви не было и речи…

Ему многое предстояло узнать о своих родителях. Хотя он на их счёт особенно и не обольщался. Екатерина ещё задыхалась в агонии, а они уже не могли скрыть нетерпения (они так долго ждали!). Вошли в спальню умирающей, Павел начал лихорадочно разбирать её бумаги. Свидетели вспоминали, что известный хитрец князь Безбородко, канцлер Российской империи, которому Екатерина вполне доверяла, молча указал Павлу на пакет, перевязанный лентой. Через мгновение пакет уже пылал в камине, огонь в котором разожгла ещё сама Екатерина. В пакете, скорее всего, было завещание в пользу любимого внука.

В ту жуткую ночь, когда умирала великая государыня, все, кто ещё вчера пресмыкался перед нею, добивались её расположения, боялись её, клялись в верности, вдруг, пусть ненадолго, показали своё истинное лицо. И Павел Петрович тоже показал. И его старший сын, когда переоделся в прусскую форму. Правда, этот маскарад заметили не все.

А вот не заметить, что произошло с Марией Фёдоровной, было невозможно. Как только Екатерина Великая испустила последний вздох, вместо привычно покорной, подобострастной великой княгини перед потрясенными придворными предстала незнакомая, властная женщина – императрица. Мария Фёдоровна не способна была понять гениальности Екатерины. Была уверена, что ничуть не хуже справится с обязанностями государыни. Даже лучше: ведь у неё, императрицы Марии, нет пороков свекрови – одни достоинства. Наконец-то она дождалась – заняла место свекрови! Но это ей только казалось… Занять место Екатерины Великой не мог никто.

Сумел ли Александр по достоинству оценить метаморфозу, происшедшую с матерью, почувствовал ли, чего ему будет стоить её безудержная страсть повелевать? Кто знает… Но, думаю, всякий раз, когда матушка всеми средствами (часто такими, какие в порядочном обществе считаются недопустимыми) заставляла его поступать не по своей, а по её воле, он не мог не вспоминать это невероятное преображение. Но… он был сын своей матери, и его лицедейство было, скорее всего, качеством наследственным. Так что они, как никто другой, понимали друг друга. А вот любили ли? Анализ дошедших до нас событий, внимательное изучение и сопоставление мемуаров привели меня к убеждению: нет, не любили. Он – боялся (не без лёгкого оттенка брезгливости – как некоторые боятся змей). Она – не могла простить, что не уступил ей самодержавную власть, беспардонно использовала его в своих целях (чего никогда не позволяла по отношению к младшему, Николаю, которого, несомненно, любила).

Скоро, когда главное место при дворе и в сердце её мужа займёт Анна Петровна Лопухина (в замужестве Гагарина), Марии Фёдоровне снова, правда, ненадолго, предстоит надеть маску оскорблённой невинности.

Александра Павловича только ленивый не упрекал в лицемерии. Но его ли это вина? Он вырос в обстановке изощрённой лжи. Не быть, а казаться – по этому принципу жила его матушка, которая постоянно носила маску Сначала нужно было заискивать перед ненавистной свекровью, потом – любезно улыбаться любовницам мужа, скрывать разлад в семье: приходилось заботиться о репутации династии. И, надо признать, делала это Мария Фёдоровна весьма успешно. Но сами-то члены царской семьи знали: главной краской в отношениях между ними стали в последнее время тревога и настороженность. Скоро им на смену придёт едва скрываемая подозрительность.

1796 год стал для Александра Павловича поистине роковым: сначала смерть бабушки, потом – официальное провозглашение наследником престола. Новый закон о престолонаследии гласил: корону наследует старший сын, за ним – его старший сын, а если такового не окажется, младший брат. От интеллектуальных, волевых и нравственных качеств наследника, а уж тем более от его желания или нежелания ничего не зависит. Александр понял: уйти в частную жизнь ему не позволят: не для того же родители разрабатывали свой закон, чтобы он с первого шага был нарушен! План-мечту пришлось менять. Но отказываться от него наследник престола не собирался. Он уйдёт, обязательно уйдёт, но для этого нужно сначала сесть на трон, сделать как можно больше для установления в стране свободы и справедливости, а потом – уйти. Но уйти не безвестным великим князем, а обожаемым государем, которому народ навсегда останется благодарен. В общем, перспектива сколь благородная, столь и неосуществимая…

Надо отдать должное Павлу Петровичу, старшего сына от государственных дел он не отстранял. Назначил генерал-губернатором столицы, командиром гвардейского корпуса. Девятнадцатилетнему юнцу даже при всём старании справиться с такими поручениями было нелегко. Впрочем, самостоятельности сыну император не давал. Более того, часто ставил его в положение невыносимое. Алексей Михайлович Тургенев, офицер Екатеринославского кирасирского полка (шефом полка в своё время был Потёмкин, потому екатеринославцев Павел не любил), вспоминал, как «однажды после окончания учений император, не говоря ни слова, ущипнул его за руку, не в шутку, как несколько лет спустя дёргал за уши своих гренадер “le petit caporal” [6] , но с явным намерением причинить боль. Пытка продолжалась, и у молодого корнета на глазах выступили слёзы, в то время как стоявший вместе с Аракчеевым позади отца кроткий [7] Александр побледнел. Наконец Павел заговорил: “Скажите в полку, а там скажут далее, что я из вас потёмкинский дух вышибу!”»