Победа - [18]

Что касается госпожи Шомберг, то она сидела на месте, словно идол. Дэвидсон был поражен и восхищен. Теперь он был уверен, что она в течение многих лет намеренно принимала та кой вид. Она даже никогда не моргала глазами. Это было нечто невероятное. Это открытие наполнило его чем-то похожим на ужас; мысль о том, что он знает истинную госпожу Шомберг лучше, чем кто-либо на Островах, не исключая и самого Шомберга, вызывала в нем удивление, от которого он не мог прийти в себя. Эта женщина была неисчерпаемым кладезем притворст ва. Немудрено выкрасть девушку из-под носа двух мужчин, имея на своей стороне такого сообщника.

Удивительнее всего было все-таки то, что Гейст оказался замешанным в бабьи дела. В течение многих лет жизнь его протекала у нас на виду, и ни в одной жизни не могло быть так мало женского элемента. Если бы он не угощал при случае не хуже, чем всякий другой, этот созерцатель казался бы совершенно отрешившимся от земных дел и страстей. Самая вежливость его манер, шутливые оттенки его голоса делали его каким-то особенным. Его представляли себе легко порхающим, словно перо в атмосфере труда, созданной дыханием наших уст. По этой-то причине этот созерцатель привлекал к себе внимание, как только входил в соприкосновение с реальным миром. Во-первых, дело Моррисона, это таинственное товарищество; потом сенсационное Тропическое Угольное Акционерное Общество, где, правда, смешивались различного рода интересы, — дело в полном смысле слова; наконец, совсем недавно — это похищение, неприличное проявление индивидуальности, наиболее крупный, поразительный и интересный из сюрпризов.

Дэвидсон говорил, что толки уже затихали и история была бы позабыта, если бы этот болван Шомберг не продолжал публично скрежетать зубами. Нас все же раздражало, что Дэвидсон не мог нам ничего рассказать о девушке. Красива ли она? Он не знал этого. Он провел целый день в гостинице Шомберга с единственной надеждой что-нибудь узнать. Но история начинала утрачивать свою пикантность. За столиками на веранде обсуждались другие, более свежие происшествия, а Дэвидсон не хотел задавать прямых вопросов. Он спокойно сидел тут, довольный тем, что на него не обращают внимания, и полагаясь на судьбу, чтобы узнать нечто большее. Меня бы не удивило, если бы добряк задремал. Трудно представить себе все спокойствие Дэвидсона.

Вскоре расхаживавший поблизости Шомберг присоединился к компании у соседнего столика.

— Такие люди, как этот швед, господа, представляют собою общественную опасность, — начал он, — я помню его уже несколько лет. Оставим в стороне его шпионскую деятельность. Да, да, разве он сам не говорил, что находится в поисках необычайных фактов? Что же это такое, если не шпионство? Он пыслеживал дела всех решительно. А капитана Моррисона, на которого он наложил руку, он выжал как апельсин, до последней капли, и погнал его умирать в Европу. Всем известно, что у капитана Моррисона были слабые легкие. Он его сначала ограбил, а потом убил! Я не боюсь слов. После этого он придумал то жульничество с тропическим углем. Вы знаете, что тут получилось. Наконец, набив карман чужими деньгами, он похищает бедную женщину из оркестра, который играет в публичном зале для увеселения моих гостей, и отправляется жить, словно владетельный князь, на остров, где никто не может до него добраться. Какая дура эта девчонка! Прямо противно! Тьфу!..

Он сплюнул; злоба душила его, у него, без сомнения, были галлюцинации. Он вскочил со стула и бросился вон, быть может, с целью убежать от них. Он пошел в залу, в которой восседала госпожа Шомберг. Вид этой особы никоим образом не мог служить облегчением от терзавших ею мук.

Дэвидсон не считал необходимым защищать Гейста. Его метод заключался в том, чтобы вступать по воле случая в разговоры то с тем, то с другим, не проявляя особой осведомленности в данном деле; таким образом он рассчитывал больше узнать. Была ли девушка и на самом деле чем-то выдающимся? Была ли она красива? По всей вероятности, красота ее не была особенно замечательной, так как не привлекла особого внимания. Она была молода — в этом все сходились. Англичанин, приказчик фирмы Тесман, припоминал, что у нее был желтоватый цвет кожи. Это был почтенный и в высшей степени приличный человек. Он не принадлежал к тем, кто посещает подобных особ. Большинство этих женщин было довольно потрепано. Шомберг поселил их в том, что он называл «павильоном», в глубине сада, и они там усердно трудились над починкой и стиркой своих белых платьев, которые развешивали потом для просушки между деревьями, как это делают прачки. Впрочем, они и на эстраде сильно смахивали на пожилых прачек. Но молодая девушка жила в главном здании с чернобородым импресарио и стареющей, полинявшей дамой, которая играла на рояле и была, по-видимому, его женой.

Запас полученных сведений был невелик. Дэвидсон засиделся; он даже пообедал за табльдотом, чтобы собрать еще какие — нибудь указания — он покорился судьбе.

— Мне кажется, — кротко проговорил он, — что я ее еще когда-нибудь увижу.

Он, само собою, намеревался при каждом рейсе проплывать в виду Самбурана, как и прежде.