По закону перелетных птиц - [123]

К вечеру Лерга заскучала. В самом деле, ну что она могла делать в полном одиночестве (кобольд уже воспринимался ею не больше, чем просто часть обстановки) в огромном замке? Детский восторг от окружающего чуда прошел, и Лерга, подумав, отправилась скучать в нижний зал.

Выгребла прямо на пол всю одежду из углового шкафа, тщательно перемерила половину (и потребовала ради этого у нубийца большое зеркало, которое тот мужественно держал в руках два часа, не дождавшись приказания прислонить его к стене и быть свободным), выбрала какую-то красную переливающуюся тряпку, оказавшуюся довольно узким платьем, собрала волосы наверх и, поражаясь собственной наглости, громко потребовала развлечений.

Развлечения не замедлили явиться. Первым был кобольд все с тем же подносом, полным разнообразных напитков, в руках, а потом, когда она смело выбрала что-то ядовито-оранжевое, даже на первый взгляд безумно опасное для организма, заиграла гитара. Сначала просто заиграла, потом, когда Лерга отпила примерно половину горьковато-апельсинового коктейля, в струны легко и естественно вплелся мужской голос, заведший «Там, за вересковыми холмами…».

А может, голос ей уже попросту почудился?

Поначалу она пыталась танцевать под страстный и бесконечно печальный, отчаянный напев струн, потом, когда ноги уже отказались не только выводить восьмерки и дорожки шагов, но и вообще держать свою хозяйку, уселась прямо на пол, на шикарный ковер, и принялась негромко подпевать невидимому менестрелю.

Появлявшийся время от времени кобольд подливал напиток в ее пустеющий бокал и оставлял на столе сладости, которыми коктейль полагалось закусывать, но Лерга их нагло игнорировала. Очевидно, нубиец и отнес ее в комнату, когда она окончательно свалилась и уснула, ибо проснулась Лерга уже наверху, в кровати, с разламывающейся на части головой. К традиционному завтраку добавился флакончик с зельем, к которому была пришпилена написанная все тем же легким почерком записка: «Семь капель на стакан воды».

Похмелье зелье сняло почти мгновенно, а вот чувство вины никуда не делось. О боги, это ж надо было докатиться до такого – напиться в абсолютно незнакомом месте, где из-за каждого угла можно ждать чего угодно! Вот они, нервы. Может, это так действует местная специфическая обстановка, а может, просто перенапряжение последней недели. Но, как бы то ни было, оправданием ни то, ни другое считать нельзя, так что надо заканчивать с этими вечерними «развлечениями».

Хотя кто бы он ни был, но пел он великолепно…

А вечером следующего дня Лерга, выйдя в сад, обнаружила там зверски ругающегося Грига с разодранным какой-то тварью плечом, и скучать ей стало окончательно некогда. Бегло осмотрев рану, дисцития позвала кобольда и приказала отнести мага наверх, в ее комнату. Тот выполнил приказ с привычным равнодушием, ничем не выдав своего удивления, даже если таковое и имело место.

Всю ночь Лерга не отпускала своего слугу ни на шаг, требуя то бинты, то кипяченую воду, то уксус, то компоненты для зелья. Сказывались попытки домна директора сманить ее в травницы – в зельях Лерга разбиралась куда лучше стандартного мага-воина, чему Григ и обязан теперь если не жизнью, то отсутствием паралича как минимум.

Под утро кобольд пришел сам, молча положил на стол огромный фолиант, заложенный огромным зеленовато-лиловым пером неизвестной, но наверняка удивительно красивой птицы.

– Откуда это? Я не просила! – шепотом удивилась Лерга, боясь разбудить только что забывшегося сном Грига.

В ответ, как всегда, тишина и молчаливый поклон.

– Ладно, иди, – махнула на нубийца рукой дисцития, беря в руки книгу.

Фолиант оказался жутко древним, чудом не рассыпавшимся на отдельные страницы от времени. Спас, должно быть, огромный, дорогой, твердый кожаный переплет с массивными застежками – неизменным атрибутом всех старых или особо ценных книг, чтобы дольше сохранялся текст: поди-ка перепиши этакую громадину, особенно если она еще и на Крылатом наречии написана, так что половину букв ты вроде бы знаешь, а вот все остальные приходится перерисовывать, как иероглифы. Лерга со всей возможной осторожностью, словно хрустальную, раскрыла книгу на заложенной странице. Прищурилась, разбирая меленькие и заковыристые, но вполне митьесские руны, хотя и в древнем начертании.

Итак, мьердона. Хищная водная нежить, о которой раньше Лерга ни слова не слышала, но это еще ни о чем не говорило – как ни крути, а она еще всего лишь недоучившаяся ведьма. Фолиант же, кажется, был хоть и старый, но не иноземный, черта с два там стали бы на митьесском наречии писать. Если это делали маги – воспользовались бы Крылатым, чтобы текст стал хотя бы относительно общедоступным.

Описывалась в фолианте не сама нежить, а раны, ею нанесенные, и способы облегчения страданий потерпевшего. Насмотревшись на талантливые миниатюры, изображающие разнообразные раны, какие может нанести эта паукообразная тварь, Лерга поняла, что Григу еще здорово повезло, и дала себе зарок никогда не вступать с мьердоной в бой один на один. Честь и подвиги – это, конечно, замечательно, но голову на плечах иметь тоже иной раз не помешает.