По заданию губчека - [41]

Нездоровый румянец проступал на его грязных полосатых щеках, дышал он тяжело, с хрипом.

— В больницу его надо.

— Не примут! — вздохнул милиционер. — Там набито, ногой ступить негде.

— Давай я отведу! — неожиданно для самого себя вызвался Тихон.

— А ты кто такой будешь?

Тихон не без удовольствия показал новенькое удостоверение. Милиционер, прочитав его, объявил женщинам:

— Товарищ из губчека, а вы орете.

Женщины растерялись, только потерпевшая не смутилась:

— Ты, товарищ из Чека, на нас не обижайся. Злобиться голод заставляет.

Женщина махнула рукой, пошла по улице.

Тихон взял беспризорника за руку. Мальчишка дернулся, но, почувствовав силу, покорно поплелся рядом.

Не долго раздумывая, Тихон повел его в губчека, прямо в кабинет Лагутина, объяснил все. Лагутин, посмотрев на беспризорниц, ничего не сказал, тут же стал названивать по больницам. И правда — больницы были забиты, но место все-таки нашли.

По дороге Тихон спросил мальчишку, как его зовут.

— Пашка-хмырь, — буркнул тот.

— Значит, Павел? А фамилия?

— Я же сказал тебе — Пашка-хмырь.

— Нет такой фамилии — хмырь.

— У других нет, а у меня есть, — бубнил свое беспризорник.

Вовремя привел его Тихон в больницу — врач сказал, у мальчишки воспаление легких.

Дважды навестил он Пашку, а когда пришел в третий раз, мальчишки здесь уже не было, сбежал. Расстроился Тихон, при случае сказал об этом Лагутину. Тот с горечью произнес:

— Если бы не контра, всех бы чекистов бросил на беспризорников. Сколько их гибнет, со шпаной связывается. Надо что-то делать.

А через неделю он взял Тихона в Дом народа, где состоялось совещание по вопросу о беспризорниках.

До самого губернаторского особняка шли молча, спешили. В кабинете, где совещались, до того начадили махрой, что щекастые амурчики на потолке едва просматривались сквозь пласты сизого дыма.

Заметив Лагутина в дверях, секретарь губкома товарищ Павел укоризненно покачал головой, показал на часы. Сели на свободные стулья, прислушались к тому, что говорил с трибуны мужчина с длинными, как у псаломщика, волосами, в полинялой форме учителя гимназии:

— Шайки малолетних преступников заполонили станции, базары, улицы. Нашествие, как при Чингисхане! Крики «караул» звенят беспрерывным и тревожным набатом…

Выступающий налил из мутного графина воды в стакан, посмотрел ее на свет.

— Кипяченая, кипяченая, — успокоил его товарищ Павел.

— Потомки с нас спросят, — продолжал мужчина на трибуне, отхлебнув воды. — Что мы сделали с завоеваниями революции? Куда мы идем?

— Товарищ Глазухин, ближе к делу, — постучал карандашом по столу секретарь губкома. — Какие вы предлагаете меры?

— На улицах хозяйничают малолетние мародеры! — Глазухин тряхнул длинными волосами и, сделав значительную паузу, перешел на зловещий шепот: — Предлагаю выжечь скверну каленым железом! Вымести из города стальной метлой!

— Ты, Глазухин, или враг, или… глупый! — не сдержавшись, выкрикнул Лагутин.

Увидев в комнате предгубчека, тот как поперхнулся, кинулся к своему месту.

Присутствующие оживились, кто-то засмеялся. Товарищ Павел громыхнул кулаком по столу:

— Товарищ Лагутин! Если желаешь высказаться — выходи.

Председатель губчека поправил ремни на гимнастерке, решительно поднялся и вышел к столу президиума.

— Тут предлагают каленым железом выжечь красноармейских, сирот, стальной метлой вымести из города мальчишек и девчонок, оставшихся без крова, без родительской заботы. Я воспользуюсь фразой выступавшего передо мной оратора — потомки с нас действительно спросят, если мы не поможем беспризорным. Надо срочно создавать детские колонии, запасать питание, одежду. Детей можно спасти только так. Чекисты берут заботу о беспризорных на себя, но без помощи губкома партии, рабочих нам не обойтись.

Тихон увидел, как к столу президиума пробирается между стульями старый рабочий Иван Резов. Похудел его бывший командир, голова в сплошной седине, ноги тяжело шаркают по паркету. Но заговорил Иван Алексеевич по-прежнему энергично и веско:

— Беда наша, товарищи, в том, что нас по каждому вопросу болтовня разбирает. Вот и сегодня ее было через край, а по существу дела только товарищ Лагутин выступил. Это хорошо, что беспризорниками чекисты займутся. Мы в Заволжье хотели своими силами детишкам помочь. У нас за станцией целое кладбище разбитых вагонов скопилось, так они, беспризорные, там свою блатную республику объявили. Пытались мы распределить ребят по рабочим семьям, да не вышло. Значит, надо детские колонии создавать. Из Волжского монастыря, слышал, последние монахи разбежались. Нельзя ли его приспособить? А мы, заволжские рабочие, каждый от пайка треть в пользу беспризорных отдадим, одежки, обувки кой-какой соберем.

После выступления Резова рабочие других заводов и фабрик тоже обещали помочь беспризорникам, кто чем сможет, договорились о первой детской колонии — лучшего места, чем Волжский монастырь, для нее было и не сыскать.

Переоборудовать монастырь поручили рабочим заволжских мастерских, большевичка Минодора вызвалась подключить ткачих. Спустя несколько дней в местной газете было опубликовано обязательное постановление губисполкома: