По Японии - [45]

В «Пчелке» все гёрлс отвечают требованиям самых взыскательных клиентов. Они молоды, изящны, очаровательны. Чуть ли не половина этих девушек — студентки. Днем они чинно слушают лекции, прилежно корпят над конспектами в библиотеке, выполняют лабораторные работы, вечером — оживленные и улыбающиеся сидят на освещенной части зала и ждут приглашения. Впрочем, помимо танцев с ними посетителей целый вечер развлекают по очереди то певица, подымающаяся на круге прямо из-под пола, то каскад полуголых девиц на маленькой сцене в углу зала.

Вечер в «Пчелке» обходится посетителю в 5—10 тысяч иен (на эту сумму семья рабочего из пяти человек живет целую неделю). Но деньги идут отнюдь не гёрлс — им платят 1–2 тысячи иен, а остальное получает хозяин этой фабрики увеселений.

И никого из клиентов, веселящихся с этими сверхсовременными красотками, совсем не интересует, действительно ли они так веселы и беззаботны. Кто замечает напряженность улыбки и тревогу, притаившуюся в зрачке, когда слишком долго не приглашают? Есть ли кому дело до того, что сквозь стеклянные двери со сверкающей Гиндзы сюда совершенно свободно на правах самого всесильного клиента входит конкуренция и расправляется с этими девицами, как в любом бюро по найму рабочей силы, оставляя одних и выбрасывая других?

Ханако, одна из самых красивых гёрлс «Пчелки», очень хорошо знает эти беспощадные законы. Обычно раз в месяц в заведении устраивается конкурс. 7 а из девушек, которая имеет самое большое число приглашений, равно как и наибольшее количество лестных отзывов клиентов, занимает первое место, свидетельствуя тем самым свою наивысшую ценность. Руководствуясь тем же принципом, определяют значимость остальных. Не пользующихся успехом выгоняют — всегда можно набрать других.

Только те, кто от конкурса к конкурсу занимает первые места, чувствуют себя более или менее прочно, хотя, естественно, прочность эта весьма относительна, всего лишь до прихода новых, более молодых и красивых.

…Танцует на тоненьких каблучках-шпильках с долговязым рыжеволосым парнем Ханако — современная гейша, гейша послевоенной Японии. На ней не кимоно — белое платье льнет к груди, оставляя на обозрение смуглые плечи и спину. Вместо высокой недвижности средневековой прически — короткая современная стриж ка. Фирма «Бертель» коснулась ее век своим мягким иссиня-черным карандашом, ровный матовый цвет лица создали новейшие мэйк-ап и лосьоны, душистой порошей легла на щеки голливудская пудра.

Ханако не умеет играть на сямисэне и танцевать средневековые танцы. Но это и не нужно для ее собеседников. Как правило, большинство приезжающих сюда не любят тягучих медленных звуков сямисэна.

Ханако не поет нежных японских песен — она говорит с клиентами о романах Франсуазы Саган, о фильмах с Брижит Бардо и Клаудиа Кардинале, о последних альбомах американских нуддистов и о выставке современной скульптуры в Камакура.

Даже эта беглость разговора не может скрыть ее грустной иронии и жадно-наблюдательного настороженного ума.

А потом она снова танцует в полуосвещенном пространстве между столиками с газовыми светильниками. Танцует. Она на работе. Завтра утром — университет.

Как в каждом из крупных городов Японии, есть в столице районы, стяжавшие сомнительную известность. Отблеск былой славы Есивара — квартала публичных домов в Токио живет до сих пор в этих районах, освещая их запретную, ушедшую в подполье, призрачную жизнь.

В сентябре 1958 года в Японии был принят закон, запрещающий проституцию. Таким образом, официально зло было уничтожено. Но только официально. В этом смысле Япония шагнула в один ряд с «высокоцивилизованными» странами Запада, где этот порок, искорененный на бумаге, продолжает цвести пышным цветом.

Ёсивара перестала существовать, но вместо нее возникли ночные клубы, кафе, дансинги и прочие заведения с названиями и без названий в районах Синдзюку и Асакуса. У гидры, свившей еще в XVII веке свое зловонное логово в Ёсивара, была снесена голова, но вместо нее, как в старом мифе, поднялись десятки других, они качаются и вытягивают над домами свои огненные шеи и светящиеся пасти с неоновыми языками.

Борис Пильняк после своей поездки в Японию в 1932 году писал, что ничто и нигде его так не поражало своей совершенной непонятностью для иностранца, как Ёсивара. Для европейца подобные места связаны с представ тением о самых гнусных притонах, наполненных алкоголем и похотью. И то, что в залитых светом кварталах Ёсивара, ведущих совершенно официальное существование, посетителей встречали трезвые, тихие, вежливые японки, казалось, по его словам, большей аномалией, чем обстановка в тартушах Смирны и найтлокалах Берлина[11].

А в действительности ничего удивительного не было. Ёсивара была одной из черт того национального быта японцев, о котором шла речь раньше, быта, определявшегося все тем же культом мужчины. Мужчина, символом высокой души которого, ее воплощением считаются на японских островах прекрасные цветы вишни — сакура, с чисто японским педантизмом и любовью к аккуратности и порядку (как ни парадоксально звучит это в применении к Ёсивара) создал этот мир, куда продавал своих дочерей, жен и сестер и где, действительно, совершенно трезвые (не имевшие даже права утопить в вине свое бездонное отчаяние) японки улыбались, в душе презирая и проклиная своих всесильных хозяев.