По всему дому - [6]

– Его проектировал Уэйн, – сказал Томкинс – Он хотел сделать все сам.

– А что Дженни думала о доме? Вы знаете?

– Пошучивала. Так, чтобы Уэйн не слышал.

– А он бы рассердился?

– Нет. Расстроился. Он хотел построить здесь дом с тех пор, как мы были детьми. Он очень любил этот лес.

Томкинс расстегнул ремень безопасности. Потом сказал:

– Думаю, он понимал, что дом получился неудачный, но... трудно объяснить Мы все притворялись, что у него вышло хорошо.

– Зачем?

– Знаете, бывают люди, которых язык не повернется обидеть. Он хотел, чтобы мы все радовались, как он. У нас и в мыслях не было сказать ему что-нибудь... грубое. Встречали, наверно, таких людей? Похожих на щенка, что ли?

– Да.

– Ну вот, – сказал Томкинс, – такой он и был, Уэйн. Пойдемте туда?

В доме стояла темнота: окна были заколочены листами фанеры. Томкинс взял с собой два электрических фонаря – один он сразу поставил в холле у двери, другой держал в руке. Он зашел внутрь, потом жестом пригласил Патрицию.

Дух в доме был тяжелый: пахло гнилью и плесенью, как пахнет в давно покинутых жилищах. Ковровое покрытие – по крайней мере, то, что от него осталось, – уже почти окончательно превратилось во что-то вроде грязи или водорослей и тоже воняло. Патриция бывала в моргах, а однажды, собирая в Детройте материал для очередной книги, обошла с полицейским из отдела убийств несколько мест преступления. Ей был знаком запах смерти, запах мертвых человеческих тел. Он должен был присутствовать и здесь, в доме Салливанов, скрытый за всеми остальными запахами, хотя она пока не могла его различить. Но он должен был здесь остаться.

Никакой мебели Патриция не видела. На потолке зияли рваные дыры – наверное, раньше там были светильники. Позади шерифа маячила лестница, уходящая во тьму, а справа от нее – вход в комнату, которая, скорее всего, служила кухней.

– Опять, – сказал Томкинс

– Что?

Он поднес фонарь поближе к стене, в комнате справа от холла. Там было пятно, вмятина с неровными краями. Кто-то пририсовал к нему стрелку и написал: "Мозги".

Подняв фонарь, Томкинс повернулся вокруг себя. Он смотрел вниз, и она тоже посмотрела. На полу валялись сигаретные окурки, банки из-под пива.

– Сюда приходят школьники из Абингтона, – сказал Томкинс. – Я их гоняю. А иногда и взрослые. Хотят увидеть все своими глазами, так надо понимать. Дети считают, здесь есть привидения.

– Такое бывает сплошь и рядом, – сказала Патриция.

– Угу, – откликнулся Томкинс.

Она сфотографировала комнаты – вспышка ослепительно мигала в темноте.

– Вы, наверно, хотите экскурсию, – сказал Томкинс.

– Хочу. – Она положила ладонь ему на руку повыше запястья, и глаза у него расширились. Стараясь, чтобы ее голос звучал как можно веселее, она сказала:

– Вы не против, если я запишу наш разговор?

– А надо? – спросил Томкинс, поднимая взгляд от ее руки.

– Так я точней воспроизведу ваши слова.

– Ну да. Конечно. Патриция вставила в крошечный диктофон кассету, потом кивнула ему.

Томкинс поднял фонарь. Свет отразился в его темных глазах. Его рот чуть приоткрылся, совсем немного, и, когда он выдохнул, перед фонарем появилась тонкая струйка пара Сейчас он выглядел по-другому. Не печально – уже нет. Может быть, подумала Патриция, она видит в нем то же, что чувствует сама, – а именно предвкушение, как у подростка ночью, около костра, когда вот-вот расскажут страшную историю. Она напомнила себе, что здесь умерли реальные люди, что здесь уместна только глубокая скорбь, но все равно ничего не могла с собой поделать. Ее книги хорошо продавались, потому что она писала их хорошо, с пылом, а писала она так потому, что любила оказываться в запретных местах вроде этого; она любила раскрывать тайны, о которых никто не хотел говорить. В точности так, как шериф Томкинс, по ее подозрению, в глубине души хотел ей открыть их. Люди не могут не делиться тайнами, потому что они слишком велики для одного человека, – она уже не раз убеждалась в этом. У тайн свои законы.

Патриция взглянула на Томкинса, меняя улыбку на короткий кивок.

– Ладно, сказал шериф. – Значит, сюда.

Это кухня.

Сначала Уэйн выстрелил в Дженни – она была здесь. Но этим выстрелом он ее не убил. Сейчас окно заколочено, но вообще-то оно выходит на гараж и до-рожку перед ним. Пуля влетела в окно. Дженни смотрела туда, на Уэйна, – мы знаем это, потому что пуля попала ей в правое плечо и вышла через спину, и мы знаем, что он был снаружи, потому что стекло разбилось и потому что его следы еще были на снегу, когда мы сюда добрались: в ту ночь не было ветра. Машина Уэйна стояла у гаража. Он сделал вот что: вылез из-за руля, обошел машину и открыл багажник – скорее всего, там и лежало ружье, он купил его тем же вечером в магазине в Манси. Потом он подошел к передней дверце со стороны пассажирского сиденья и провел там некоторое время: снег был весь истоптан. Мы думаем, он заряжал ружье. А может быть, уговаривал себя начать. Не знаю.

По нашим прикидкам, он оперся на крышу машины и выстрелил в Дженни оттуда, где стоял. Лампочка над входом в гараж перегорела – это мы обнаружили, когда приехали, – так что изнутри, из освещенной кухни, Дженни не могла видеть, что он делает, – во всяком случае, если и видела, то совсем смутно. Я не знаю, зачем она повернулась к окну и смотрела на него. Может быть, он погудел в гудок Не знаю я и чего он хотел, убить ее или только ранить, но мне кажется, расчет был на второе. От того места, где стоял он, до того, где стояла она, примерно футов двадцать, так что как следует прицелиться несложно, да и все остальные его выстрелы в тот вечер достигли цели. Теперь здесь...