По всем правилам осадного искусства - [3]

Воспаление легких можно схлопопать… Андрюха вечно втянет в историю… С другой стороны, сам виноват… Оторвал от работы… Наверное, очередной роман кропает — писатель…

В доме зажглись все окна.

Выбравшись на тротуар, студент зажмурился. Ветер ударил прямо в лицо, но прежде чем ослепнуть от мокрого снега, он успел разглядеть в отблеске рекламы две черные цифры в белом квадрате — они вздрагивали, как птицы, опоздавшие по теплу встать на крыло.

Минут десять проторчал на остановке. Но вот, высвечивая прожектором занесенные рельсы, вырвался из-за поворота спецвагон — щетки яростно скрежетали. За ним потянулись промерзшие трамваи.

У церкви студент пересел в троллейбус. Долго толкался среди мокрых воротников и стоящих дыбом женских шапок. Наконец за мостом пассажиров убавилось. Когда троллейбус в очередной раз мотнуло на скользкой дороге, студент плюхнулся на холодное сиденье, протаял дыханием на стекле ровную круглую дырку и, прижав лоб к перчатке, стал смотреть на рассыпанные по бугру огни микрорайона — они то и дело пропадали за глухим массивом рощи. Сейчас троллейбус вздрогнет на повороте, моргнет плафонами, с гулом проскочит виадук, еще раз свернет и мимо железнодорожной насыпи вырвется на кольцевую. Роща останется позади, а слева и справа замелькают девятиэтажки.

— Жду тебя третий час, — Андрюха отбросил журнал. — Хотел было домой податься…

— Мать когда ушла?

— Минут двадцать назад… Ну и видок у тебя, как у мокрого цыпленка, — Андрюха поднялся с кресла, закрыл форточку. — Что, перепил чаю с малиновым вареньем у великого писателя?

— Я всегда говорил: ты прожектер, — студент передвинул кресло к окну, сменил носки, закутался в плед и сел, уперев ноги в батарею большой палец на правой ноге совсем онемел.

— Значит, смалодушничал, струсил? Я изнываю от нетерпения, томлюсь, волнуюсь… А он без толку мотается по улицам… Тоже мне, выбрал погоду для прогулок…

— Надоел…

— Без нервов… Лучше объясни… План-то был загляденье! А может, я адрес раздобыл неправильный?

— Да был я в этом проклятущем доме, был! — студент выпрямил ноги, и кресло, смяв дорожку, отползло.

— Значит, фиаско, — Андрюха обошел вокруг кресла. — Но какой наш главный принцип?

— У меня, кажется, температура…

— Главный принцип — учиться на ошибках… И тогда самое жестокое поражение, как по волшебству, оборачивается победой…

— Дураки учатся на своих ошибках, умные — на чужих.

— Только без нервов, — Андрюха остановился между креслом и окном. — Давай спокойно проанализируем, в чем был наш просчет.

— Мать сегодня в ночную, — студент отбросил плед. — Звякни своим, что останешься у меня… Побалдеем… Мне вчера сосед приволок лицензионный диск — лучшие альт-саксофонисты мира…

— Но хоть расскажи, как тебя встретили, как выпроводили.

— Пошли на кухню, перекусим, — студент натянул свитер. — Видно, ему моя рожа не понравилась…

— Надо было тебе для начала автограф попросить… Да, не продумали как следует ход операции, не учли психологию индивидуума…

— К тому же нарисовался в самый неподходящий момент.

— Судьба играет человеком…

— А хотел бы я побывать в его кабинете, — студент включил на кухне свет, заглянул в духовку. — Запеканку будешь?

— Еще спрашивает!

— Там у него, наверное, книг до потолка, а на стене портрет Фолкнера с трубкой…

— Почему Фолкнера?

— Тебе чай с молоком? Я когда его последний роман листал, сразу почуял влияние американской школы. Те же громоздкие периоды, та же южная пышность сравнений…

— Стоп! Заведешься — до утра не остановишься… — Андрюха ткнул в масленку ножом. — Лучше дай мне факты… Значит, открывает писатель дверь, и…

— Гораздо смешнее… Сначала я предстал во всей красе перед его дочерью…

— Хоть симпатичная?

— Толком не разобрал… Очки да челка лошадиная…

— Идея! Грандиозная идея! — Андрюха отложил бутерброд в сторону. — Мы за тебя отомстим!

— Разобьем в его подъезде лампочку, позвоним в пять утра и пожелаем спокойного сна или напишем анонимку?

— На этот раз ты прав: месть — дело последнее, к тому же бесплодное… Впрочем, есть потрясающий вариант спасения твоей дипломной, которая без уникального материала зачахнет на корню!

— Очередной прожект? Может, хватит?

— На этот раз выгорит, у меня предчувствие… Но все будет зависеть от тебя… Если сумеешь…

— Интересно, что?

— Если сумеешь охмурить писательскую дочку!

— Нашел Дон-Жуана…

— Подумай!

— Она так противно очки поправляет…

— Привыкнешь. Да и кто тебя заставляет объясняться в любви? Пофлиртуй, войди в дом, как друг, влезь к папаше в доверие, поделись планами… А драпануть никогда не поздно…

Ночью студент почти не спал — ворочался с боку на бок, вспоминая то дом с парикмахерской и магазинами, то пустой троллейбус. Рядом с кроватью на раскладушке храпел Андрюха. За раскладушкой темнело кресло — единственная вещь, которую привезли со старой квартиры. Бабка Анна любила смотреть в нем телевизор, обязательно засыпая к концу фильма; еще она любила подолгу в одиночестве пить на кухне чай с черствыми баранками, размачивая их в блюдце…

Студент повернулся к стене.

Очки, прямая челка, желтая пушистая кофта, раскрытая книга… Узкий коридор, лыжи у зеркала, рюкзак… Оглянулась она в конце тусклого коридора, или это сейчас кажется, что оглянулась?.. Надо уснуть, скорее уснуть и забыть навсегда сегодняшнюю нелепость…