По волнам жизни. Том 2 - [44]
Вера в артиллерийскую охрану у меня упала.
А в городе положение еще ухудшалось. Перепившиеся солдаты, в поисках закуски, начинают грабить. Стали нападать на гастрономические магазины, иногда на частные дома. Большевицкая агитация идет вовсю. Опять пущена мысль о разграблении после склада и банков.
Настал вечер, а просвета в положении не видно никакого. Ждали воинской помощи из Твери, Москвы или Вязьмы. Помощи нет никакой. Бездействие воинских властей полное.
В банк приходит смена артиллеристов, свежих людей. Я на них более уже не надеюсь. С. С. Николаев добровольно остается в составе нашей охраны.
Вторая ночь… А склад все еще не разграблен до конца. Солдаты все еще тянутся, хотя и поредевшим потоком. Много свалилось… И откуда только у этих еще сил хватает? Ведь почти полтора суток идет уже грабеж склада.
В полночь телефонирую на почтово-телеграфную станцию:
— Передадите ли мою срочную телефонограмму в Москву?
— Передадим.
Диктую:
— Москва. Командующему войсками. Ржев вторые сутки во власти разграбившего винный склад пьяного гарнизона. Помощь свежими войсковыми частями не приходит. Опасаюсь разграбления двух вверенных мне отделений Государственного банка, финансирующих большой участок фронта и тыла. Прошу вашего приказания о безотлагательных мерах к восстановлению порядка.
Мне телефонируют, что телеграмма передана.
Такая же — опять бессонная ночь. Тот же пьяный солдатский разгул по всему городу.
Утром радостная весть: только что прибыли высланные в экстренном порядке из Твери — езды два-три часа — казаки и полуэскадрон тверских юнкеров.
Тотчас же отбиты от пьяниц остатки винного склада. Неразграбленные запасы водки и спирта спускаются в канаву.
Картина сразу изменяется. Город по-прежнему полон солдат, но они более не движутся потоками от казарм ко складу, а толпятся на улицах. Появились разъезды молодцеватых, вооруженных до зубов юнкеров. С ненавистью смотрят на них солдаты, ругательства несутся им в спину.
Но, едва разъезд приближается, сотни солдат трусливо разбегаются перед несколькими юнкерами.
Нужно было отправить из банка крупную сумму в разные казначейства и еще большую сумму привезти с почты к нам. Почтово-телеграфная контора боялась, что у нее эти деньги ограбят, и все время телефонировала нам, прося поскорее их забрать. Но и я не рисковал их перевозить, пока город был во власти пьяных банд.
Теперь я протелефонировал командиру прибывшего из Твери отряда, прося прислать для охраны денежного транспорта шесть конных юнкеров.
Через полчаса передо мною уже стоял «старший» — милый юноша, с некрасивым перекошенным носом, но с выражением на лице глубокого сознания своего долга. Невольно им залюбовался, объясняя его задачу.
— Все формальности по перевозке, сдаче и приему денег выполнят наши служащие и наша охрана. Но на случай нападения наших сил недостаточно. Поэтому наружную охрану денежного транспорта в оба конца поручаю вам. Поезжайте. С Богом!
— Слушаю, господин управляющий!
Бойко повернулся по-военному.
Кортеж выехал. На двух линейках, в железных сундуках, везли деньги. В экипажах сидели наши чиновники и вооруженная шашками и револьверами банковая охрана. А вокруг, с винтовками в руках, цепь шести юнкеров на конях. Какой бравый, решительный вид! Эти даром транспорта не сдадут.
Денежный кортеж поехал крупной рысью, рассекая многолюдные толпы пьяных солдат.
С угрюмыми, злыми лицами смотрят они и на «вкусный» транспорт, и на славную скачущую вокруг молодежь. Но только облизываются.
Перевозка денег проходит вполне благополучно.
Задача тверичан скоро была выполнена: склад отбит, спирт и водка в нем — уничтожена. Их увезли обратно.
Однако положение в городе мало изменилось. Водки было награблено так много, что эта «ржевка», как ее прозвали, распространилась по всей округе и даже в соседние губернии. В казармах и в солдатских бараках шло непрерывное пьянство, и ему поддались все ржевские части, даже до того крепившиеся казаки и артиллеристы.
Большое испытывалось затруднение. Без военной охраны мы продержаться не могли, но артиллерийской охране больше я не доверял, а солдатам гарнизона — тем более. Пример, как они охраняли винный склад, был поучителен.
Попросили начальника гарнизона прислать караул только из одних офицеров.
Явилось человек тридцать разных чинов, вооружены винтовками. Расставили часовых и снаружи и даже зачем-то внутри двора. Солдаты дивились этой непривычной для глаза картине. Свободным от караула я предоставил помещение в операционном зале на диванах и стульях.
Сначала все шло по-хорошему. Офицерские команды сменялись одна за другой. Приучил начальников караула являться с предъявлением предписания ко мне, — сначала они считали это излишним, но я объяснил, что никто, лично мне не известный, не может пребывать в банке, когда он закрыт.
Но понемногу распущенность стала проявляться и в офицерской среде. Начал я замечать, что состав офицеров получается все более случайный. Одни уходят с охраны, когда пожелают. Другие приходят на их место не по назначению, а кто захочет… Мне передавали об офицерских разговорах на улице:
В 1922 году большевики выслали из СССР около двухсот представителей неугодной им интеллигенции. На борту так называемого «философского парохода» оказался и автор этой книги — астроном, профессор Московского университета Всеволод Викторович Стратонов (1869–1938). В первые годы советской власти Стратонов достиг немалых успехов в роли организатора научных исследований, был в числе основателей первой в России астрофизической обсерватории; из нее потом вырос знаменитый Государственный астрономический институт им.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.