По волнам жизни. Том 1 - [54]
В квартире директора горничная попросила подождать:
— Барин сейчас заняты-с!
Осматриваюсь в зале. Вся она заполнена картинами — кисти самого профессора. И все — женщины: полуголые или совсем голые.
Из кабинета выходит пожилой мужчина, со значительной проседью в бороде, в волосах, в очках:
— Простите, что заставил ждать! Был занят с натурщицей… Пожалуйте в кабинет.
А в кабинете — большое полотно: Иисус Христос. Кругом Христа — опять голые женские тела…
— Я вот уже стар становлюсь. Хочу бросить совсем работу по астрономии. Только все колеблюсь: что мне потом делать? Не знаю, на чем остановиться: идти ли мне в монастырь или посвятить себя всецело живописи…
Кроме астрономической известности, М. Ф. Хандриков пользовался еще широкой известностью неисправимого и не стареющего донжуана.
— Просто удивление берет, — рассказывал мне один из молодых его коллег, — чем он, старый и такой некрасивый, пленяет женщин. А, между тем, это факт! Должно быть он чем-нибудь влияет на женскую физиологию. Другие профессора его за это терпеть не могут. Много он перепортил профессорских жен…
Стал М. Ф. читать лекции по астрономии на Киевских женских курсах. И сейчас же завел роман, да с двумя курсистками сразу. Вышел скандал, курсистки устраивали демонстрации на лекциях, особенно из‐за его романа с курсистскою-еврейкой.
Вызвали М. Ф. для объяснения в Петербург, в министерство. Делают нахлобучку:
— Вы, небось, и в Петербург свою еврейку привезли?
Смеется:
— А то как же? Omnia mea mecum porto![193]
— Однако, потрудитесь все же свои романы на женских курсах прекратить!
— Тогда я и астрономии читать там не стану. Только ради этого я и пошел…
2. В Пулковской обсерватории
В мае 1893 года подъезжал я к Петербургу — искать новой астрономической судьбы.
Туманное утро; сквозь мглистую дымку отдаленные предметы различаются с трудом. Все же, вскоре по выезде из Гатчины, я вдруг различил слева и вдали ряд зданий, которые удивительно напомнили мне знакомые по рисункам очертания Пулковской обсерватории, с башней большого рефрактора.
— Что это? — спрашиваю проходящего по вагону кондуктора. — Не Пулковская ли обсерватория?
Он посмотрел. Почесал за ухом:
— Не! Чухонская мыза[194].
Но кондуктор ошибался.
На другой день, к вечеру, я подъезжал от Царского Села к этой «мызе». Охватывало сильное волнение. Не только потому, что здесь должна была решиться судьба всей моей жизни… Но сама Пулковская обсерватория в ту пору командовала научно астрономическим миром, и это не могло не возбуждать в душе молодого астронома переполнявшего душу волнения.
Одноконная извозчичья пролетка везет по грязной уличке деревни Пулкова. Всматриваюсь в убогие деревянные избы крестьян. Где-нибудь здесь придется, очевидно, нанимать мне комнатушку. Как здесь грязно — в крестьянских дворах, и как неуютно…
Но вот парк, с широкой аллеей… Трехбашенное здание… Цветники… За железной решеткой, у ворот, встречает сторож. Он в форме, какую тогда носили сторожа в Академии наук: военный мундир, с синим воротником, но без погон.
— Пожалуйте к господину смотрителю обсерватории!
Смотритель — Радислав Радиславович Шепелевич — подвижный невысокий старик, в очках, с большой седой бородой.
— А, господин Стратонов? Да мы вас давно ждем! Федора Александровича Бредихина сейчас в Пулкове нет. Но он сделал все распоряжения относительно вас. Комната для вас готова. Пожалуйте!
Такого приятного сюрприза я никак не ожидал.
Шепелевич подозвал сторожа, который подхватил с извозчика мой багаж. Мы пошли в главное здание обсерватории. На его краях, в верхнем этаже, почти под боковыми башнями — расположены, на каждом конце, по две комнаты. Они довольно велики, эти комнатушки, но потолки в них низковаты, а окна малы. Свету недостаточно.
Одна из комнат, самая крайняя на запад, была предоставлена мне.
— Устраивайтесь! Прислуживать вам будет вот он — Степан. Постельное белье вы будете иметь от обсерватории, так же как отопление и освещение. А обедать прошу ко мне: все приезжие обедают у меня!
Степан — рослый, видный мужчина, бывший унтер-офицер гвардейского полка — преображенец — устраивал мою комнатную обстановку. Для сторожей, которых пулковские немцы-астрономы почему-то не хотели считать сторожами, а называли не иначе, как солдатами, приезжие астрономы составляли источник подсобного заработка. За установленное обычаем вознаграждение, пять рублей в месяц, — они прислуживали, приносили самовар и исполняли — конечно, не без выгоды для себя — мелкие поручения по покупкам. А их жены имели еще и монополию на стирку нашего белья.
Пожелав мне доброй ночи, Степан ушел.
Я лег в поджидавшую меня готовую постель, но долго не мог уснуть. Мешала и белизна ночи, столь непривычная для коренного южанина, свыкшегося с темным бархатом неба во все времена года, и волновали нахлынувшие впечатления. Как далек был этот пулковский прием от той сухости и отталкивания, которые я встречал до того в Одесской обсерватории, при своем стремлении заниматься наукой!
Первое светлое впечатление от Пулковской обсерватории сохранилось неизгладимым на всю жизнь. Много выявилось потом и теней в пулковской жизни; много доброго и злого пришлось и самому перенести за долгий свой век. Но и сейчас, на закате дней своих, я мыслю о Пулковской обсерватории как об уголке, где — я это знаю — всегда встречу к себе и дружбу, и внимание. Это — облагороженный наукой уголок!
В 1922 году большевики выслали из СССР около двухсот представителей неугодной им интеллигенции. На борту так называемого «философского парохода» оказался и автор этой книги — астроном, профессор Московского университета Всеволод Викторович Стратонов (1869–1938). В первые годы советской власти Стратонов достиг немалых успехов в роли организатора научных исследований, был в числе основателей первой в России астрофизической обсерватории; из нее потом вырос знаменитый Государственный астрономический институт им.
«Имя писателя и журналиста Анатолия Алексеевича Гордиенко давно известно в Карелии. Он автор многих книг, посвященных событиям Великой Отечественной войны. Большую известность ему принес документальный роман „Гибель дивизии“, посвященный трагическим событиям советско-финляндской войны 1939—1940 гг.Книга „Давно и недавно“ — это воспоминания о людях, с которыми был знаком автор, об интересных событиях нашей страны и Карелии. Среди героев знаменитые писатели и поэты К. Симонов, Л. Леонов, Б. Пастернак, Н. Клюев, кинодокументалист Р.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.
Повествование о первых 20 годах жизни в США, Михаила Портнова – создателя первой в мире школы тестировщиков программного обеспечения, и его семьи в Силиконовой Долине. Двадцать лет назад школа Михаила Портнова только начиналась. Было нелегко, но Михаил упорно шёл по избранной дороге, никуда не сворачивая, и сеял «разумное, доброе, вечное». Школа разрослась и окрепла. Тысячи выпускников школы Михаила Портнова успешно адаптировались в Силиконовой Долине.
Автобиографический рассказ о трудной судьбе советского солдата, попавшего в немецкий плен и затем в армию Власова.
Книжечка юриста и детского писателя Ф. Н. Наливкина (1810 1868) посвящена знаменитым «маленьким людям» в истории.
В работе А. И. Блиновой рассматривается история творческой биографии В. С. Высоцкого на экране, ее особенности. На основе подробного анализа экранных ролей Владимира Высоцкого автор исследует поступательный процесс его актерского становления — от первых, эпизодических до главных, масштабных, мощных образов. В книге использованы отрывки из писем Владимира Высоцкого, рассказы его друзей, коллег.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.