По воле судьбы - [2]

Этот порт ничуть не походил ни на одну из очаровательных маленьких деревушек, разбросанных по берегам Лигурийского моря, с их тенистыми виноградниками, множеством винных лавчонок и укладом жизни, который не менялся со времен царя Энея, тысячу лет назад сошедшего там со своего троянского корабля. Песни, смех, интимная атмосфера. А здесь только ветер с песком, колючие травы на дюнах да пронзительные вопли тысяч и тысяч чаек.

Баркас, хвала всем богам, еще не ушел. Его команда, состоящая сплошь из римлян, грузила на борт последние кеги гвоздей — единственный груз, который эта посудина должна была доставить, а точнее, единственный, который позволяли вместить ее размеры.

Ибо в Британии знаменитое везение Цезаря почему-то сошло на нет. Второй год подряд его суда терпели крушение в штормах, с какими бури Нашего моря не могли и сравниться. Правда, на этот раз Цезарь был уверен, что завел свои восемьсот кораблей в безопасное место. Но ветра и приливы подхватывали их и разбрасывали, как игрушки, круша и ломая. Однако Цезарь есть Цезарь. Он не разражался тирадами, не бесновался, не проклинал злокозненную стихию. Вместо этого он вновь и вновь собирал из обломков свой флот. Отсюда и гвозди. Миллионы гвоздей. Нет ни времени, ни опытных кораблестроителей, а армия до зимы должна вернуться в Галлию.

«Скрепляйте, что можно, гвоздями! — сказал Цезарь. — Все, что требуется от этих посудин, — проплыть тридцать с небольшим миль по Атлантическому океану. А потом пускай тонут. Мне наплевать!»

Потому-то баркас и курсировал между Итием и Британией, увозя гвозди и привозя корреспонденцию.

«Я тоже мог бы быть там», — сказал себе Требатий и вздрогнул, несмотря на одуряющую духоту. Нуждаясь в хорошем канцелярском работнике, Цезарь внес его в списки своей экспедиции. Но в последний момент вдруг вызвался поехать Авл Гиртий, да хранят его боги! После этого порт Итий стал местом заключения для Гая Требатия, но лучше уж так, чем как-то еще.

Сегодня баркас увозил вдобавок и пассажира. Требатий знал, кто таков этот галл (или, скорее, бритон), поскольку сам вместе с Трогом организовал его отправку на остров — в безумной спешке, как и всегда. На носу утлого с виду весельного суденышка восседал Мандубракий, царь бритонских тринобантов, которого Цезарь возвращал этому племени в обмен на содействие. Голубой белг жуткого вида. Весь в чем-то мутно-голубом и болотно-зеленом, под стать разрисованной причудливыми узорами коже. Цезарь говорил, что таким образом бритты сливаются со своими лесами. Чтобы в чаще оставаться незримыми, а на поле сражения — внушать врагам страх.

Требатий передал маленький красный футлярчик с печатью старшему римлянину (капитану, или как его там?) и двинулся в обратный путь. Рот его тут же наполнился сладкой слюной. На обед сегодня жареный гусь. Мало что можно сказать хорошего о моринах, но гуси у них удивительно хороши. Возможно, даже лучшие в мире. Они не только кормят этих красавцев улитками с хлебом и поят вином, но также знают, когда резать птицу, чтобы мясо ее было нежнейшим и таяло во рту.

Гребцы баркаса, по восемь человек с каждого борта, гребли без устали, слаженно, хотя никто не отбивал им ритм. Через каждый час они отдыхали, пили воду, потом опять сгибали спины, упираясь ногами в выступы на дне лодки. Их капитан сидел на корме при рулевом весле и ведре для откачки воды, сноровисто уделяя внимание то тому, то другому.

По мере приближения высоких, поразительно белых утесов Британии царь Мандубракий, чопорно и гордо восседавший на носу судна, на глазах делался все спесивей. Он возвращался домой, отдаляясь от белгской крепости Самаробривы, главного города амбианов, где его держали с другими заложниками, пока Цезарь решал, как с ними быть.

Римская экспедиционная армия, посланная в Британию, занимала длинную прибрежную полосу, которая дальше переходила в болота кантиев. Поломанные корабли — как же их много! — стояли на границе песка и воды, подпертые стойками и окруженные римским полевым лагерем для надежной охраны. Рвы, стены, частоколы, брустверы, башни, редуты протянулись, казалось, на много миль.

Начальник лагеря Квинт Атрий ждал, чтобы получить царя Мандубракия, груз гвоздей и маленький красный цилиндр от Помпея. До захода солнца было еще несколько часов. В этой части света солнечная колесница двигалась намного медленнее, чем в Италии. На берегу ждали несколько тринобантов, бурно радуясь, что вскоре увидят своего повелителя. Когда тот сошел на песок, они принялись хлопать его по спине и, как это у них принято, целовать в губы. Квинт Атрий решил не мешкая отправить письмо Помпея адресату, ибо до Цезаря было дня три пути. Привели коней. Тринобанты и римский префект кавалерии поскакали к северным воротам, где их ждали пятьсот конных эдуев. Они поместили царя и его свиту в центр колонны, а префект пришпорил коня, чтобы возглавить колонну и заодно дать тринобантам поговорить без помех.

— У меня нет уверенности, что они не знают языков, близких нашему, — сказал Мандубракий, с наслаждением вдыхая горячий и влажный воздух, пахнущий родным домом. — Они могут понимать, о чем мы говорим.