По воле Посейдона - [127]

Менедем говорил легко и непринужденно; даже если он сам и не верил, что все пройдет гладко, когда флот доберется до Сиракуз, он придерживал сомнения при себе. Отчасти, конечно, чтобы напрасно не волновать команду. Отчасти же, как полагал Соклей, в силу врожденной самоуверенности — или высокомерия? Менедем никогда еще не оказывался в безвыходной ситуации и, казалось, не сомневался, что такого с ним произойти просто не может.

Хотелось бы Соклею, чтобы его двоюродный брат оказался прав, однако, откровенно говоря, не верил в это. Самоуверенность никого еще не спасала. Оставалось только надеяться… Надеяться вопреки здравому смыслу…

«Все выяснится завтра», — подумал Соклей.

Юноша завернулся в гиматий и лег на мешки с зерном. Они были немного мягче, чем планки юта, хотя и очень неровные.

Соклей думал, что беспокойство не даст ему уснуть, однако усталость пересилила. Когда он открыл глаза, Менедем уже петушиным криком возвещал о наступлении нового дня.

Несколько моряков недовольно ворчали и сонно переругивались.

— Эх, жаль, я босой, а то запустил бы в тебя сандалией, — пробормотал Соклей.

— Нынешний день стоит отпраздновать. — Голос Менедема был полон фальшивой сердечности — такую сердечность пускают в ход некоторые торговцы, чтобы всучить покупателю барахло. — Сегодня вечером мы славно попируем в Сиракузах, в городе, знаменитом своими пирами во всем эллинском мире.

Некоторых моряков это заставило приободриться, но заявление брата совершенно не подняло дух Соклея. Во-первых, Сиракузы были осаждены. Какой уж там пир! Во-вторых, разве у команды «Афродиты», да и у всего остального флота, было не больше шансов пойти на корм крабам и угрям, чем самим ими полакомиться?

Остальные капитаны между тем тоже будили криками своих матросов, хотя, кроме Менедема, ни один из них не догадался закукарекать. Путеводная звезда Афродиты сияла сквозь сумрачную дымку на востоке, а недалеко от нее серебрилась тончайшая полоска месяца. Если бы не сияющий маяк путеводной звезды, Соклей вряд ли бы вообще заметил луну. Менедем не беспокоился ни о луне, ни о звездах. Как любой настоящий капитан, он оценивал ветер.

— Так и есть, ветер северный, — сказал он. — Пока он держится, мы сможем проскользнуть прямо в северную гавань Сиракуз — в Маленькую гавань, как ее называют.

«Что ж, мы и вправду могли бы это сделать, если бы не карфагенские военные галеры, — подумал Соклей. — Они на-ходятся как раз между нами и целью, и, поскольку идут на веслах, карфагенцев не заботит, в какую сторону дует ветер».

О таких вещах Менедем счел за благо не упоминать. Соклей решил не упоминать о них тоже. Команда подняла якоря, с которых капала вода. Моряки спустили парус с реи. Большие паруса крутобоких кораблей уже тоже были спущены; они наполнились прекрасным бризом, и бриз погнал их именно в том направлении, куда они имели безумие стремиться.

И снова «Афродита» вела себя более остойчиво, чем обычно. И снова она двигалась медленней, чем всегда.

Соклей взошел на ют.

— Если возникнет такая необходимость, свободные от гребли люди смогут выбросить мешки с зерном за борт? — спросил он.

— Чтобы облегчить судно, если за нами погонятся карфагенцы? — уточнил Менедем, и Соклей кивнул.

Капитан «Афродиты» пожал плечами.

— Мы могли бы такое проделать, но сильно сомневаюсь, что это нам поможет.

Этот ответ можно было предвидеть, и все же он поразил Соклея своей честностью.

Соклей наблюдал, как за бортом сперва показалась, а потом исчезла Катана — большой город, больше Мессены. Тойкарх поцокал языком. Зря они проплыли мимо; он считал, что это вполне подходящее место для того, чтобы здесь остановиться, сделать передышку… скажем, лет на двадцать-тридцать. Но капитаном был Менедем, и ему было плевать, кто что думает. «Интересно, — размышлял Соклей, — почему воины, которых ведут плохие генералы, не дезертируют чаще».

Сам он никуда с судна не мог убежать. Катана была слишком далеко, чтобы добраться до нее вплавь, а большинство моряков вообще не умели плавать. И к тому же Соклей не был уверен, что Менедем — плохой капитан, хотя и склонялся к этому умозаключению.

Так или иначе, но в мелочах его двоюродный брат делал все необходимое, чтобы достичь успеха. Он поставил на носу остроглазого Аристида. И где-то вскоре после полудня впередсмотрящий выкрикнул:

— Судно! Судно прямо по курсу!

Он указал на юг, в сторону Сиракуз.

Там, на большом острове, раскинулся осажденный город, а в нескольких плетрах от берега находился маленький остров Ортигия, тоже хорошо укрепленный. А между двумя островами, пропади оно все пропадом, стоял карфагенский флот, перекрывавший путь в Маленькую гавань к северу от Ортигии и дорогу в Великую гавань к югу от острова.

Выкрик Аристида был предельно точен, как и полагалось впередсмотрящему, — он крикнул: «Судно!», а не «Парус!». Мачты на карфагенских галерах были убраны; как всегда во время исполнения своих прямых обязанностей, военные корабли двигались только на веслах, готовые в любой момент устремиться в атаку. Сейчас они казались всего лишь точками, но очень скоро станут выглядеть куда больше. Соклей слишком хорошо это знал.