По велению Чингисхана - [29]

Однако, как убедился с годами Тэмучин, вожделение жадности всегда сбивает с истинного пути и уводит от великих успехов. Тогда могли бы захватить вождя удуйут-мэркитов. Тохтоо-Бэки преспокойно почивал в своем сурте, но в последний момент его успели предупредить люди, рыбачившие на реке Килхо, примчавшись ночью. Он успел присоединиться к вождю увас-мэркитов Дайар-Усуну, и вместе они ушли вниз по Селенге в сторону Баргузина всего с несколькими нукерами. Удалось захватить лишь вождя хаатай-мэркитов – ему надели на шею колоду.

Тэмучину же тогда было не до мэркитских вождей и уж тем более не до богатств. Он метался, как больной, среди обезумевших мэркитов, кидался наперерез бегущим толпам в страхе, что вот сейчас, когда он уже здесь, в стане врага, и Борте, похищенная жена его, где-то рядом, что-нибудь может случиться… «Борте! – кричал он, перекрывая сабельный звон, рев скота и общий людской ор. – Борте!» Темень стояла средь скал, как в каменном мешке, лиц было не разобрать. «Борте!» – прогремел он, теряя надежду. Не было ответа… Как потом жена рассказывала, голос его расслышала старуха Хайахсын, славившаяся чутким ухом: «Никак Тэмучин? – проговорила старуха. – Верно, муж тебя кличет…» Борте в гомоне так и не могла ничего разобрать, на полном ходу соскочила с арбы, стала метаться во мгле, натыкаясь на людей и скот. И вдруг в свете глянувшей луны увидела своего благоверного – и повисла на поводу у коня Тэмучина…

Тэмучин оставил сражение, исход которого был предрешен, послав Тогрул-хану и Джамухе короткую весть: «Я нашел потерю».

Странным образом пропала тогда мать Бэлгитэя. Сыну указали сурт, где находилась старуха, он бросился туда, но никого не застал. Люди рассказали, что она ушла, сказав напоследок: «Мои сыновья стали великими батырами, переворачивающими всю жизнь земли. Как же я могу смотреть им в глаза, если свершила грех рабов и челяди?!» Больше ее никто не видел.

Не только Тэмучин, многие потом, пытаясь истолковать ее слова, заподозрили, что старуха, имевшая среди предков мэркитов, указала место зимовки семейства своего хана… Свершила грех, как и несчастный Бэктэр когда-то…

Люди думали так тайком, ни до, ни после не высказывая подобных мыслей Бэлгитэю. Как лишившемуся матери, тогда ему доверили решить судьбу тех трех сотен из мэркитского рода, которые участвовали в разграблении стана и похищении жены Тэмучина. Бэлгитэй приказал казнить всех трехсот вместе с родственниками, чтобы некому было мстить; их женщин и детей поделили по справедливости между людьми Тэмучина, Джамухи и Тогрул-хана…

Также на три части разделили следующим днем и других полоненных мэркитов, их скот и имущество.

На широком пиру победы немногословный обычно Тэмучин был велеречив:

– Дорогие мои Тогрул-хан, которого я почитаю за отца родного, и мой андай Джамуха, с которым побратались мы с малых лет! Мы рассекли черную печень мэркитов, лютых врагов своих заставили обнять пустоту! Мы – одна душа! С нами – Боги!..

Эти слова были произнесены на острове Толхун-Арал, лежащем там, где Орхон вливается в Селенгу.

А вскоре, по возвращении в Хорхонох, скрепили свое побратимство, повторив клятву андаев, которую дали в одиннадцать лет. Это было на склоне горы Кулдахаркун в Хорхонох-Джабджуре под могучим деревом, украшенным салама и олицетворяющим их единство и силу. Теперь, взрослыми, они сделали то, что не могли в детстве: устроили людям богатейшее угощение.

По обычаю, андаи обменялись золотыми поясами и длинноногими скакунами. Тэмучин сел на прекрасного жеребца Дайыра Эбиртэя, а Джамуха гарцевал на знаменитом иноходце Тохтоо-Бэки…

Направляясь в свое излюбленное для стойбища место Туула Хара Тыа и по пути устраивая облавную охоту, завернул к нему и Тогрул-хан. Тогда он долго, с благоговением рассказывал о Боге Иисусе Христе, в которого глубоко уверовал, о тяжком пути его земном, страдании за грехи людские и о десяти заповедях, которые он завещал…

Когда у Тэмучина родился первенец, получивший имя Джучи, и Джамуха, и Тогрул-хан прислали свои поздравления и подарки…

Тогда и в голову не могло прийти, что степь может столкнуть их в битвах, как врагов. С кэрэитами была жестокая схватка…

С найманами Тогрул-хану не по пути, но и Тэмучину он не поспешит на помощь. Станет выжидать. Нужно послать ему доброго скакуна в подарок – старик до слез любит лошадей…

Глава восьмая Новые силы

Я здесь не была лет семьсот,

Но ничего не изменилось…

Все так же льется Божья милость

С непререкаемых высот.

Анна Ахматова. 1941 г.

Близилась полночь. Хан вышел из сурта. Тишина стояла, покой… Он вздохнул. Вздох получился тяжким, всколыхнув, словно ил со дна, успокоившуюся было тоску.

Настанет ли когда-нибудь конец войне, а с нею и его бесконечным заботам, напряженной встревоженности, мучительному поиску выхода и непрестанной думе о всех и каждом? Сможет ли он когда-либо вот так просто идти по степи, смотреть на звезды, видеть в них мирный лик своего отца, не взывая к нему о помощи? Именно идти, а не скакать, подскакивая на крупе коня и вдыхая запах его пота, шагать себе, постигая суть своего пути…

Может, поэтому он и любит ночь, что лишь под звездным небом становится самим собой: беззащитным, каким осознавал себя с первых шагов. Кто он, что он без своих верных тойонов?! Когда-то отец сказал про него: «Мой мальчик очень боится собак…» Ему было страшно обидно это слышать, но при виде собаки у него действительно немели ноги. Мальчишки-сверстники подхватили слова отца и сделали их дразнилкой, нарочно науськивая на него злых собак. Он чувствовал себя запуганным, затравленным, но однажды, когда мальчишки со смехом натравливали своего пса, что-то вдруг остановило его. Страх исчез – как не бывало. И он, глядя прямо в глаза собаки, пошел на нее. Под его взглядом пес, брызгая от злости слюной, стал пятиться… Наверняка отец, видя природную робость сына, заговорил о собаках, чтобы заставить его бороться.