По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни! - [103]

Алёша, ша! Держи полтоном ниже,

Брось арапа заправлять.

Не подсаживайся ближе —

Брось Одессу вспоминать!..»

Ради справедливости отметим, что воинство Мишки Япончика, несмотря на множество дезертиров, сбежавших по пути следования, всё же добралось до станции Вапнярка и даже выбило оттуда противника внезапной атакой. Правда, очень быстро сдало позиции и бежало в Одессу, а самого Мишку на полдороге пристрелили красные. Но нас интересует не история Мишкиных боёв, а прозвище, которое получили боевые уркаганы, — «алёши». Оно говорит о том, как быстро куплетный Алёша обрёл свой криминальный флёр.

Фокстрот на службе революции

Но случилось это не сразу. Поначалу во время Гражданской войны песня «Алёша» быстро превратилась в «идеологически выдержанные» красноармейские куплеты. Так, в повести Аркадия Гайдара «Р. В. С.» (1925) один из героев, мальчишка по прозвищу Жиган, рассказывает: «Я, брат, всякие знаю. На станциях по эшелонам завсегда пел. Всё равно хоть красным, хоть петлюровцам, хоть кому… Ежели товарищам, скажем, — тогда “Алёша, ша” либо про буржуев».

Отголоски этих куплетов можно легко выделить из современного уголовного варианта «Алёши» — там, где действуют генерал и поп:

А вот однажды генерал

Перед шпаной такую речь держал:

«Я ж вас передушу всех, как мышей!»

В ответ он слышит голос кармашей:

«А генерал, чик-чик-чирик,

Бери на полтона ниже,

Брось арапа заправлять — эх-ма!

Не подсаживайся ближе,

Брось Одессу-маму вспоминать!»

А как-то поп с кадилою ходил,

Ширмачам такое говорил:

«Вам хочу я дать один совет…»

А ширмачи поют ему в ответ:

«Святоша, ша!

Бери на полтона ниже,

Брось арапа заправлять — эх-ма!

Не подсаживайся ближе,

Брось Одессу-маму вспоминать!

Кстати, любопытная деталь: в большинстве текстов «Алёши» повествование начинается… от лица женщины! Обычно так:

Как-то раз по Ланжерону я брела,

Только порубав на полный ход.

Вдруг ко мне подходят мусора:

«Заплати-ка, милая, за счёт!»

Затем действие вдруг переносится в мужскую камеру следственного изолятора или тюрьмы. Дамочка же навсегда уходит в небытие, поскольку в мужской камере ей делать нечего.

Не кажется ли вам это странным? Мне — кажется. Думаю, объяснение может быть одно: видимо, существовали не только мужские, но и женские куплеты на мотив фокстрота «Алёша, ша!», возникшие в подражание «братьям Зайцевым». Почему же один из этих женских куплетов сохранился в мужских криминальных версиях? Да исключительно потому, что в нём упомянута улица, которая прямо связывает песню с Одессой, — Ланжероновская, или Ланжерон!

Названа улица в честь графа Александра Ланжерона — преемника герцога Армана дю Плесси де Ришелье на посту градоначальника Одессы. Александр Фёдорович оставил о себе добрую память: при нём появилась первая одесская газета, был разбит ботанический сад, а в 1817 году открыт Ришельевский лицей — второй в России после Царскосельского. Именно дом графа с пушками у входа дал название Ланжероновской улице и триумфальной арке Ланжерона, открывающей дорогу на пляж — опять-таки Ланжерон. Вполне возможно, что таинственная сытая незнакомка брела как раз по пляжу.

То есть упоминание Ланжерона в начале песни — фирменный знак Одессы, указание на то, где происходит действие. Реплика «брось Одессу-маму вспоминать» таковым указанием, строго говоря, не является, поскольку вспоминать этот город можно где угодно. Заметим, что «мусоров» могут заменять фраера и даже пьяная братва — совсем уж позднее включение.

Но вот вам вариант, который исполнил в 1975 году известный актёр, певец, собиратель «низовой песни» Иван Московский:

Как-то раз на Ланжероне я баб снимал,

Только порубав на полный ход.

Вдруг ко мне подходит генерал:

«Предъяви-ка, миленький, за счет».

Понятно, почему Иван изменил женскую партию на мужскую. Но для чего ему понадобился невесть откуда возникший генерал? Он ничем здесь не оправдан, а уж его наезд на гуляющую девицу неожидан и, по сути, нелеп. Между тем у меня есть обоснованное подозрение насчёт того, что генерал забрёл в куплет неспроста, а является смутным отголоском ранних версий «Алёши». Укрепил меня в этой мысли «Музыкальный фельетон-1» — концерт Аркадия Северного, записанный в Ленинграде 14 ноября 1972 года «на память Георгию Петровичу Толмачёву».

Северный исполнил «Алёшу» с традиционным женским зачином и привычными «мусорами». Однако кто-то из публики тут же, в продолжение темы привёл другой вариант:

Как-то в Питере по Невскому брела,

Только порубав на полный ход,

Вдруг ко мне подходит старшина:

«Заплати-ка, милая, за счёт».

Скорее всего, питерские носители песни «разжаловали» генерала из ранних версий до старшины потому, что он мог ассоциироваться с милицейским старшиной. А вскоре генерал и вовсе оказался задвинут на задворки истории. К слову сказать, если вставить почтенного вояку в «женскую арию», мы убедимся, что «брела» — «генерал» замечательно рифмуются. Скорее всего, и история с претензиями этого уважаемого чина к шансонетке в куплетах была изложена более внятно. Но до нас, увы, оригинал не дошёл…

Почему мы уделили столько внимания упоминанию генерала в первом куплете? Стоит ли оно того? Думаю, стоит. Поскольку упор на генерале, а потом и на попе достаточно ясно свидетельствуют о том, что «Алёша, ша!» использовался на фронтах Гражданской войны в качестве большевистской песенной агитки. Об этом вспоминал не только Аркадий Гайдар, но и другие современники. Например, известный писатель и поэт Вадим Сергеевич Шефнер — коренной петербуржец. В повести «Счастливый неудачник» он рассказывает о первых послереволюционных годах в Питере — в частности, об Андреевском рынке: