По ту сторону звезд. Книга 2 - [43]

«Вперед», – мысленно шепнула Кира.

Из ее ладони выскочили мягкие волокна – черные, нащупывающие. Они обхватили пластиковый поручень, и Кира вновь ощутила восторг и соблазн творить по своей воле. Она еще не знала, что будет творить, но сама эта готовность была отрадной и напоминала то удовлетворение, которое Кира так часто получала, решая трудные задачи.

Она выдохнула, и выдох бледным венчиком повис в остуженном воздухе. Когда волокна полностью оплели поручень и Кира услышала ответ Кроткого Клинка – его удовлетворение и желание двигаться дальше, проникнуть внутрь корпуса, – она остановила и отозвала чужь, спеша посмотреть, что там сотворил Клинок.

И она увидела это, но не могла понять.

На том месте, где был изогнутый поручень, теперь Кира увидела… нечто. По всей длине материал был покрыт узором, напоминающим то ли клеточную структуру, то ли изысканную резьбу на скульптуре – повторяющиеся, вложенные друг в друга треугольники. Поверхность казалась металлической, с зеленоватым радужным отливом, а внутри темнели крошечные круглые точки коньячного оттенка.

Кира коснулась преображенного поручня. Он излучал тепло. Кира провела пальцем, прослеживая узор. Ее охватило изумление. Что бы ни сотворил Кроткий Клинок, это было прекрасно, и материал, видимо, стал в каком-то смысле живым или обладал потенциалом жизни. Ей захотелось большего. Но она знала, что с этим – с этой способностью – нужно быть осторожной, гораздо осторожнее даже чем со смертоносными шипами, которые порой норовила выбросить из себя чужь. Нет ничего опаснее живой жизни.

И все-таки она хотела бы знать, возможно ли управлять творческим рвением Кроткого Клинка. Но ведь Утробе это удалось, почему бы не суметь и ей? Только осторожно. Не случайно биооружие запрещено всеми членами Лиги, да и на Шин-Заре тоже. Но Кира же не собиралась создавать оружие. Или рабов, чтоб сражались за нее, – вроде тех, что породила Утроба.

«Вот так», – подумала она, хватаясь за ограждение кровати и воображая форму папоротника орос, одного из ее любимых растений с Эйдолона.

Сначала чужь не отреагировала. Но потом, когда Кира уже готова была сдаться, чужь потекла из ее руки по ограждению. И словно чудом из ограждения проросли изящные стебли папоротника орос. Копия неидеальная – немного иная форма и совсем не те ткани, – но узнаваемая, и, отзывая Кроткий Клинок, Кира учуяла даже аромат листвы.

Это было не изваяние, а растение – нечто живое, органическое и тем драгоценное.

Кира втянула в себя воздух, потрясенная. Дотронулась до каждого листика, и глаза ее увлажнились. Она сморгнула слезы, полуплача, полусмеясь. Видели бы это ее родители… видел бы это Алан…

Она понимала, что проводить дальнейшие эксперименты сейчас было бы безответственно. И удовлетворилась тем, что у нее вышло. Что у них вышло.

И хотя будущее оставалось туманным и неопределенным, впервые загорелась искра надежды. Кроткий Клинок – не только орудие разрушения. Кира пока еще не знала, как это осуществится, но в ней росла уверенность, что чужь сумеет остановить даже Утробу, надо только понять, как верно направить ее способности.

Легкость охватила Киру, и причиной тому была вовсе не невесомость. Она улыбнулась, и улыбка не сходила с ее лица, пока она готовилась к предстоящему долгому сну. «Уснуть и видеть сны», – припомнилось ей, и она засмеялась – смеялась громче и дольше, чем на людях. Во всяком случае, в трезвом виде.

Все еще думая об открывающихся возможностях, она закрыла глаза и велела Кроткому Клинку расслабиться. Дать покой. Защитить ее от холода и тьмы. И вскоре – быстрее, чем раньше, – так и произошло: сознание померкло и мягкие крыла дремоты сомкнулись над ней.

4

Раз в неделю Кира просыпалась и тренировалась с Кротким Клинком. На этот раз она все время перелета оставалась в своей каюте: ей не требовалось поднимать тяжести или еще как-то напрягаться физически для этих тренировок. Теперь уже нет.

Каждый раз она позволяла Кроткому Клинку распространиться еще дальше по ее каюте, строить, расти. Иногда она и сама участвовала в этом, но чаще предоставляла чужи делать то, что она пожелает, и следила за ней с нарастающим изумлением. Установила некоторые ограничения – например, не трогать монитор у нее на столе, – но всем остальным в каюте чужь могла пользоваться свободно.

Раз в неделю, больше нельзя. Когда же она не тренировалась, то тихо и спокойно покачивалась в невесомости, погруженная в сон сродни смерти – вокруг было холодно, серо, звуки просачивались словно с большого расстояния.

В этом пыльном никогде ее настиг сон.

Кира увидела себя – прежнюю себя. Без «скинсьюта», нагую, как в миг появления на свет. Стояла в густой, черной темноте. Сначала в пустоте не было никого, кроме нее, и ее окружала тишина, словно все это существовало до начала времен. Потом перед ней развился выпуклый узор голубых линий: фрактальный узор свертывался спиралью, свивался, словно лоза, по мере своего роста. Линии складывались в свод из пересекающихся фигур, а Кира находилась в центре, и вокруг была оболочка бесконечно повторяющихся изгибов и шипов – вселенная мельчайших деталей в каждой точке пространства.