По ту сторону - [41]

Проснулся он рано, сквозь оттаявшее окно едва начинал брезжить рассвет. Рядом храпели Улитовский и Картошкин. На столе стояла алюминиевая миска и лежал ломоть хлеба — Володя догадался, что это ему оставили ужин. Сразу захотелось есть. Он тихонько встал, сел за стол и начал есть. И только теперь заметил, что с печи за ним внимательно наблюдает девочка.

— Хочешь поесть? — шепотом спросил он.

— Хосю.

Он помог ей слезть. На печи заворочалась хозяйка, спросила:

— Ты куда?

— Она только поест со мной. А вы спите, еще рано.

— Набалуете вы ее, что я с ней потом делать буду?

Вдвоем они быстро уплели и хлеб, и кашу с тушенкой.

— Давай теперь иглать? — предложила окончательно осмелевшая девочка.

— Давай, только тихо, а то дяди спят. Во что будем играть?

— В доськи-мамы. Ты будес доська, а я мама.

Девочка повязала Володе на голову платок. Игрушек у нее было мало: несколько черепков и тряпок. Володя высыпал из кармана пистолетные патроны, и девочка поровну поделила их.

— Это будут длова, мы ими пеську топить будем.

— Ты смотри, чтобы она и в самом деле не сунула их в печку, — предупредил проснувшийся Улитовский. Потом, улыбнувшись, заметил: — А ведь ты, Володька, и в самом деле похож на девочку.

Проснулся и Картошкин, они с Улитовским стали обсуждать, как быть, если немцы из Клембовки опять сюда пойдут до того, как подтянется наша дивизия.

— Не вернутся они.

— Как знать.

— А у меня санки есть, — похвалилась Оля. — Покатаес меня с голки?

— Давай одевайся, покатаю, — пообещал Володя.

Он помог девочке одеться. Действительно, в сенях нашлись санки, вот только веревки не было. Володя снял ремень, надел его на головку санок и повез девочку по дороге. Девочка показала, где у них горка. Они скатились с горки всего два раза, когда Улитовский позвал Володю в хату.

— Мы вот что придумали: надо переодеть тебя девочкой. Ты в платке-то совсем маленьким кажешься, больше двенадцати тебе никак не дашь. На тебя никто не обратит внимания. Если покажутся немцы, предупредишь.

Хозяйка достала из сундука старую юбку:

— Может, эта подойдет, я ее в девках носила, худенькая тогда была, как былинка.

Юбка все-таки оказалась великовата, подвязали ее чуть ли не на самой шее, но под ватником не видно. Хозяйка дала свой платок и латаные-перелатаные валенки. Володя сунул за пазуху пистолет, но Улитовский потребовал:

— Пистолет оставь. Вдруг немцы начнут обыскивать.

— Если дойдет дело до обыска, то и так догадаются, что я не девочка.

— Тоже резонно. Черт с тобой, бери, только будь осторожнее.

— Уж как-нибудь, не первый раз.

Девочка увязалась за ним:

— Хосю на санках!

— Сейчас нельзя, вот вернусь, тогда покатаемся.

Но девочка вцепилась в него и никак не отпускала.

— А пусть и она с ним пойдет, тут недалеко, — предложила хозяйка. — На санках и прокатятся.

— Но если немцы?

— Поди, не тронут же детишек. А для отвода глаз очень даже убедительно. А Олечке приятно будет прокатиться, и Володя свое дело сделает.

Когда Володя усадил Олю на санки и взялся за ремень, Улитовский все-таки спросил хозяйку:

— Может, не брать девочку-то?

— Ладно, пусть едут.

— Смотрите, вы мать, вы и решайте.

Пока шли по селу, ветер не так ощущался, а на горе замело, завьюжило. Ветер гнал по полю космы сухого снега, завивал их кудряшками, бросал в лицо. И Володя не сразу заметил едущих навстречу трех всадников. А когда заметил, поворачивать назад было поздно.

Всадники приближались, и теперь Володя отчетливо видел, что они в форме. Он начал оттаскивать санки в сторону, чтобы уступить дорогу всадникам. И похолодел: свой солдатский ремень он так и не снял с головки санок. «А ну, как заметят?»

Все-таки он успел сунуть санки головкой в сугроб, а ремень припорошить снегом.

Видимо, немцы ехали поджигать Ивановку: у двоих было по канистре — не то с керосином, не то с бензином. Третий, наверное, был старшим и ехал налегке. Поравнявшись с Володей, он спросил:

— Рус зольдат в селе е?

— Ни, нема, — замотал головой Володя и покосился на Олю — как бы не проговорилась. А та радостно лопотала:

— Есадки, есадки…

Когда немцы проехали, Володя развернул санки в сторону Ивановки, усадил Олю спиной к ветру и взялся за ремень. Всадники уже подъезжали к селу.

И тут Володя увидел такое, от чего по коже пробежали мурашки. К хате, где они ночевали, шел кто-то из наших, ночевавших в другом конце деревни.

Тут и немцы увидели разведчика. Они что-то закричали, кони сбились в кучу, потом двое бросились в разные стороны, а третий повернул обратно и поскакал навстречу Володе.

Застучал автомат, и сначала слетел с лошади тот, что свернул вправо, а второй очередью был снят и тот, что поехал налево, — его конь по брюхо увяз в сугробе. Третий скакал прямо на Володю с девочкой, что-то кричал. Володя ждал третьей очереди, которой Улитовский должен снять и этого всадника. Но автомат замолчал, видимо, Улитовский боялся стрелять, чтобы не попасть случайно в Володю или Олю, — немец был совсем близко от них.

Володя выхватил из-за пазухи пистолет и выпустил по всаднику все восемь пуль. В немца он не попал, а все пули всадил в лошадь. Она рухнула метрах в пяти от Володи, придавив седока. Володя подбежал, приставил к его виску пистолет. Немец испуганно вращал глазами и хриплым голосом повторял: