По ту сторону тысячелетия - [19]

— Просто потерпи немного! — посоветовал Готен.

— Но мне так хочется знать! Мы опять едем в какой-нибудь город?

— Возможно.

— Ты мне не доверяешь.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Почему? С какой стати я не должен тебе доверять?

— Иначе у тебя не было бы тайн от меня.

Готен вздохнул:

— Я еще не знаю, куда мы едем.

— Но у тебя же есть какие-то мысли по этому поводу!

— Пока нет.

Надувшись, Деа взобралась на повозку. Эта детская игра в вопросы и ответы показалась ей глупой. Если отец так себя ведет, она может вообще избавить его от своего присутствия.

Однако через некоторое время ей наскучило считать себя обиженной, и она, отложив в сторону свою книгу, снова уселась на скамью рядом с Готеном.

— Абакус мне очень не нравится. В нем есть что-то жуткое, — сказала Деа.

— Большинство людей сказали бы то же самое обо мне.

— Ты совсем другой, не такой, как он.

— Да? Интересно, какой же?

— Ну, не знаю… — Она подумала. — Абакус очень жестокий.

На лице Готена появилась улыбка.

— Еще совсем недавно ты упрекала меня в том, что я жесток.

— Но с тех пор я поняла, что ты бываешь жестоким только тогда, когда этого требует справедливость.

— Справедливая жестокость? Ты и правда веришь, что такое может быть?

Деа замотала головой.

— Понятия не имею. — Она подмигнула отцу. — Ты сказал, что я ребенок. Уже забыл? Я ничего не знаю о таких вещах.

Готен вздохнул:

— Я не привык к таким разговорам, Деа. Боюсь, что ты мне не по плечу.

— Ты все время пытаешься найти какие-то отговорки.

Он улыбнулся:

— Как бы то ни было, в одном ты права — я совсем не такой, как Абакус.

— Не такой, — задумчиво подтвердила она. — Тебя я не боюсь.

— Может быть, мне надо быть с тобой построже? — осведомился он с самым невинным выражением лица.

— Вот именно, — дерзко ответила она. — Самое время для порки. — И начала с притворным ожесточением колотить его обоими кулаками по спине до тех пор, пока он, смеясь, не отпустил поводья, пытаясь отбить ее атаку.

Так, шутя и смеясь, они продвигались дальше, и Деа уже в который раз спрашивала себя, что подумали бы люди, боявшиеся Готена, как самого черта, если бы увидели его вот таким — хохочущим и озорным, как мальчишка. Он оставался загадкой — и для нее тоже! — и, чем больше дочь узнавала отца, тем необычнее, но также и милее он ей казался.

Уже совсем стемнело, а на их пути по-прежнему не встречалось никакого приюта. Только темный зимний лес. Чуждый и враждебный, он навевал страх. Неудивительно, что дорога, по которой ехали путники, была так пустынна.

— Похоже, нам придется разбить лагерь в лесу, — промолвил Готен и, свернув с дороги, направил коня между деревьями. Проехав расстояние, равное полету стрелы, он остановил повозку и спрыгнул с козел.

Вскоре они уже расчистили от снега небольшое местечко под деревом и смастерили из одеял два лежака. Трескучий костер отогрел их закоченевшие руки и ноги. Они зажарили кролика, убитого Готеном, и запили еду, растопив снег в кожаных кубках. Готен предложил Деа глоток вина из рога, к которому он иногда прикладывался по вечерам, с удовольствием потягивая его содержимое, но она отказалась. Девочке совсем не нравился этот вкус, и она не верила, что выпивка может согревать изнутри.

Раньше в такой обстановке Деа пыталась расспрашивать отца о своей матери, но Готен сразу становился грубым и резко менял тему. Сегодня она даже не стала заводить этот разговор, хотя днем твердо решила возобновить его; ей не хотелось нарушать воцарившееся ощущение близости и уюта, раздражая отца своими вопросами.

Деа и не заметила, как заснула, придвинувшись к огню ровно настолько, чтобы не отморозить во сне кончик носа.

Ее разбудил шум и незнакомые голоса. Открыв глаза, девочка обнаружила, что они с Готеном уже не одни. Она быстро села на своем лесном ложе и в замешательстве откинула в сторону одеяло.

Болезненный укол окончательно привел ее в чувство. В подбородок упиралось острие меча, впиваясь в кожу на горле.

— Сидеть смирно, — приказал кто-то с угрозой в голосе.

Подняв глаза, Деа увидела широкоплечего молодца в разодранной одежде. Рука, сжимавшая меч, выдала девочке, как сильно парень замерз: она посинела и была покрыта гусиной кожей.

Двое других мужчин направили свои клинки на Готена, который тоже проснулся и с тревогой поглядывал на Деа. Убедившись, что дочь сидит спокойно и не собирается защищаться от непрошеных гостей, он твердо посмотрел в глаза одному из них.

— Да знаете ли вы, с кем имеете дело? — прошипел он таким тоном, будто уже выносил молодцу смертный приговор.

— Я знаю, кто ты, охотник за ведьмами, — ответил мужчина, угрожавший Деа. По-видимому, он был предводителем бродяг. — Но если ты замерзнешь так же, как и мы, если ты голоден так же, как и мы, и если тебе, как и нам, нечего терять — имена не имеют значения. Будь ты хоть королем или императором, мы точно так же перерезали бы тебе глотку.

Деа пыталась сообразить, что можно сделать. Положение было ужасным. Трое вооруженных бандитов против безоружного Готена, сидевшего на земле. Она сама — никудышная помощница: в случае сопротивления разбойники, скорее всего, взяли бы ее в заложницы. Она была не настолько самоуверенной, чтобы вообразить, что сможет справиться хоть с одним из них.