По ту сторону - [13]

Обошлось. Охраны я не заметила. Мы беспрепятственно прошли ворота и оказались в городском предместье. Тут дома стояли только с одной стороны дороги, с другой – пашня и луга. Сам просёлок представлял собой две параллельные колеи по колено глубиной, выбитые в земле. Колёсами повозок, судя по всему.

А я и не рассчитывала асфальт здесь увидеть.

Барбара не пошла по дороге, а свернула на боковую тропинку, и привела меня прямо к… цыганскому табору – с фургонами, костром, и с песнями под гитару.

Впрочем, относительно гитары я ошиблась: музыкальный инструмент, под который пел похожий на цыгана мужик, был скорее мандолиной. Или лютней – кто их разберёт. Пел мужчина красиво, и не по-немецки, а на итальянском. Жгучий брюнет, с кудлатой головой и такой же бородой, только с проседью, с серьгой в ухе – колоритная личность, вылитый Будулай. Мужчина сидел на поставленном стоймя полене возле фургона.

Повозки с крышами из парусины располагались полукругом, ограждая с трёх сторон утоптанную площадку. Между ними натянуты верёвки с развешанным шмотьём, У дальнего от нас фургона горел костёр, там явно обед готовили: на треноге висел котелок, из которого густо валил пар. Людей, кроме певца-«цыгана», не видно, только непонятные животные, лошади – не лошади, или ослы такие здоровенные, стояли привязанными к кольям.

– Пришли, – объявила Барбара.

– А где же цирк? – удивилась я. Думала, будет шатёр – что-нибудь вроде шапито, но никак не табор.

Старуха рассмеялась противным дребезжащим смешком.

– А сё и есть наш цирк. Сейчас не время ещё. Как солнце на закат пойдёт, народ соберётся, тогда и зачнётся действо.

«Цыган» продолжал петь, поглядывая на нас с ухмылкой. Барбара стояла, картинно подбоченись, я робко жалась позади.

– Он кто? – негромко спросила я старуху.

– Этот-то? Зуко – хозяин. Ты не робей, милок, ён не шибко важный… А вона и жонка его, Мадлен.

Из фургона выглянула миловидная женщина средних лет, сказала что-то мужу, и скрылась.

Зуко допел, отложил инструмент, поднялся, и… оказался из тех, о которых говорят: «когда сидит, он выше, чем когда стоит». Массивное туловище мужчины покоилось на коротких кривых ногах. Длинный камзол из красного сукна усиливал комический эффект. Это, скорее всего, клоун, решила я.

А Барбара ухватила меня за рукав и подвела к «хозяину».

Они перебросились несколькими фразами на немецком. Речь, как я поняла, шла о моей скромной персоне. Зуко разглядывал меня, но заговорить не пытался. Придётся, видно, срочно учить немецкий, подумала я с тоской. Не то, чтобы этот язык не нравился, просто на родном изъясняться сподручнее.

– Зуко пытает, чего, мол, умеешь-то: петь, плясать? – перевела Барбара.

Я замотала головой. Какая из меня артистка!

Но «хозяин» продолжал гнуть своё.

– Давай, мил дружок, спой. А уж Зуко решит, могёшь, али нет, – опять перевела старуха.

Зуко улыбнулся ободряюще и указал на свою «балалайку».

– Нет, нет! Я не умею… Ладно, коли он так хочет, попробую спеть. Хоть и не Пугачёва…

Тут я осеклась и кинула взгляд на Барбару. Старуха, похоже, не заметила моего «прокола». Аккуратнее надо.

Что же им исполнить?

Вообще-то петь я люблю. Не на публике, конечно – дома, или в кругу друзей. Голос у меня низкий, совсем не женский. Это когда разговариваю. Потому и сошла за мужчину. А если пытаюсь петь, отчего-то ближе к тенору звучит, даже к контратенору, который ещё «мужским сопрано» называют.

Чистой воды самодеятельность, само собою… А, ладно, черт с вами, слушайте: «… я расскажу вам о любви, любви шута и королевы».

«Шута и королеву» мы часто пели на два голоса с Алексом. Он мой бойфренд, теперь уже бывший… но это неважно. Тогда у нас неплохо получалось под гитару (играл Алекс). Теперь же я пела одна и акапельно.

Незатейливая история о том, как шут поплатился головой за любовь, своеобразная стилизация под баллады средневековых менестрелей. Что мне и требовалось. Одна беда – оценить некому. Зуко не понимал по-русски, да и Барбаре язык, на котором мы говорим в двадцать первом столетии, непривычен. Старуха ничего не сказала, хмыкнула неопределённо – и всё. «Хозяин» снисходительно похлопал меня по плечу и бросил пару фраз. Барбара перевела:

– Зуко позволяет тебе остаться, обучим тебя лицедейству. А пока за харчи станешь нам пособлять…

Моего согласия старая карга не спросила.

Вот так стала я учеником, подмастерьем, или, правильнее, мальчиком на побегушках.

V. Самое важное

1

Жила на свете маленькая девочка. Любила сказки. Сначала слушать – папа читал ей на ночь (мама в это время возилась на кухне с посудой). Потом научилась читать сама. Читала много, взахлёб: любимые сказки, затем фантастику, приключенческие и исторические романы: Булычева и Беляева, Стивенсона и Сабатини, Дюма и Дрюона. Мечтала о волшебных королевствах и замках, о каретах и чистокровных скакунах, о придворных балах и рыцарских турнирах, о морях и тропических островах. Думала: вот бы очутиться там, в далёком прошлом, где обитают короли, мушкетёры и пираты с разбойниками: уж я бы там, уж я бы тогда…

Святая наивность! Ведь на самом деле там – суровый и беспощадный мир, где опасности подстерегают чужака на каждом шагу. И вовсе не обязательно угроза будет исходить от неких злодеев. Смерть может таиться в куске плохо прожаренного мяса, в кожуре невымытого, как следует, яблока, даже в глотке обычной воды. С изнеженным, приученным к антибиотикам организмом пришельца из двадцать первого века здешние микробы и вирусы способны расправиться столь же легко и быстро, как с уэллсовскими марсианами.