По ту сторону ночи - [28]

Мне впервые довелось увидеть плавающего зайца. Признаться, я даже и не знал, что они могут плавать. Подозреваю, что это было неизвестно и моим спутникам. Во всяком случае Бонапарт ответил на мой вопрос уклончивой фразой:

— От страха и кошка плавает!

Вскоре ребята скрылись в лесу, и из-за реки донесся звонкий стук топора. Я развел костер, а Бонапарт занялся паяльником. Как раз в это время неподалеку от меня на воду с шумом сели три больших гуся-гуменника. Они покачивались минут пять на воде, повернув к нам свои умные головы, потом спокойно, без всяких признаков торопливости, снялись и полетели дальше по протоке.

«Вот уж поистине страна непуганых птиц!» — невольно мелькнуло у меня в голове.

Через три часа под шлюпку был подведен хорошо обтесанный березовый фальшкиль. Он защищал не только днище, но и винт; с этих пор Бонапарт был спокойнее за его судьбу и не так часто приподнимал винт, чтобы уберечь его от ударов о гальку.

Затем без всяких новых осложнений мы провели наши лодки порознь через мелководье и поплыли дальше.

К вечеру Анюй резко изменил свое направление с меридионального на широтное и подошел к настоящим горам, которые поднимались над долиной уже на четыреста — пятьсот метров. Это были третичные базальты о превосходно выраженной вертикальной столбчатой отдельностью. Несмотря на то что горы густо заросли лиственницей с кедровым подлеском, можно было ясно различить ряд горизонтальных базальтовых потоков, наслоившихся один на другой. Границы между отдельными потоками были обозначены в рельефе ступенчатыми уступами. В нескольких километрах севернее долины Анюя виднелась высокая островерхая возвышенность, напоминающая своими очертаниями древний размытый вулкан. К сожалению, мы не могли проверить это предположение: наше время так ограничено, что ни о каком отклонении от прямой цели не может быть и речи!

В половине девятого мы причалили для ночлега к широкой галечной косе, которой заканчивается один из больших островов против обрывистого склона на правом берегу реки.

Коса продувается ровным прохладным ветерком; он отгоняет от нас комаров и раздувает пламя небольшого костра, разожженного близ входа в палатку. Медленно текут любимые нами вечерние часы. Солнце склоняется к закату. Сейчас оно заходит за горизонт около одиннадцати часов, после чего наступает хоть и светлая, но все же ночь. Саша уверяет, что он даже видел накануне одну звезду, — впрочем, это очень сомнительно.

Мы уже поужинали и теперь, не торопясь, пьем чай, сидя на ящиках около угасающего костра. И тело и сознание обволакиваются ленивой истомой. Непрерывное напряжение мускулов и нервов, которое владело нами весь день, постепенно исчезает. Близится блаженная минута, когда мы разойдемся по палаткам и, растянувшись на тощих походных тюфячках, закурим последнюю на ночь папиросу..

Сегодня, перед тем как погасить костер и залезть под полог, я слышу отчетливый крик лося. Он напоминает отрывистое басистое уханье и с каждой следующей минутой становится все громче. Это подходит к нашему засыпающему лагерю лось-самец.

Утром я, как обычно, просыпаюсь в половине седьмого и безжалостно бужу спящего рядом со мной Сашу. Он сегодня дежурит, и в его обязанности входит приготовление завтрака. Выйдя из палатки, я невольно поеживаюсь. Над рекой висит ночной туман, от которого тянет холодом. Рыхлые белые его клочья цепляются за деревья на противоположном берегу и медленно расползаются по склону. Метрах в двадцати от лагеря я вижу дремлющих гуменников. Четыре темно-серые птицы стоят на берегу, поджав под крыло одну ногу. Услышав движение, один из гусей издает короткий предостерегающий крик; вся компания шагает к воде и уплывает по течению.

Предоставив Саше разжигать костер и варить нашу, я спешу юркнуть в согретую нашим дыханием палатку и вновь залезаю под одеяло. До чего же сладок утренний сон, как дорога каждая его минута!

Мы завтракаем уже при ярком солнечном ввете. День обещает быть сегодня особенно жарким. В воздухе с раннего утра повисает голубоватая дымка.

Сашин рисовый пудинг великолепен! Он давно обещал приготовить нечто необыкновенное и сейчас радуется нашему аппетиту. Впрочем, его торжество несколько омрачено Петиным ворчанием: своими высокими достоинствами блюдо обязано непозволительно большому количеству сухих сливок, яичного порошка и изюма.

Через час мы отплываем; начинается новый день путешествия. Он приносит одно из самых серьезных испытаний, которые нам пришлось перенести на пути к вулкану.

Вскоре за островом русло Анюя сильно вжимается скалами слева от нас и крупногалечной косой — справа.

Саша попытался было вести моторку по мелкой воде, где течение не очень сильное, но от этого приходится отказаться: валуны и острые глыбы базальта, торчащие из воды, так страшно заскрежетали по дну лодки, что нам ничего не остается, как вновь отойти к скалам.

Днюй здесь очень глубок и стремителен. Началась напряженная борьба с могучим течением. Мотор завывал на самых полных оборотах; корпус лодки сотрясался, как в жестоком приступе лихорадки, но вперед она почти не двигалась. Лишь иногда мы рывком прорывались на несколько сантиметров, но затем вновь застывали на месте.