По ту сторону изгороди - [3]

После гулкого приземления рюкзака послышались шорохи и тонкие скрежещущие звуки, словно одинокие капли уже закончившегося дождя били по водосточной трубе. Антон замер, готовясь бежать.

– Крысы, – деловито сказал Сашка и мельком глянул на раздавленный скелет под ногами. – Теперь путь свободен.

Он пошел по коридору, наступая на стекла, кости и мелкий мусор. Создавалось впечатление, что он нарочно шумит, чтобы те, кто его ещё не услышал, насторожились, а те, кто уже услышал, знали где его искать.

От каждого хруста под ногами брата, у Антона сжимались кишки в плотный комок, легкие будто заливались водой, так, что не вдохнуть, не выдохнуть. Он мысленно бранил брата и молил все того же бога удачи, чтобы пуговичный человек не услышал грохота шагов.

Сашка говорил, что самое главное в борьбе со страхом – научиться принимать городские легенды за обыденность, за неотъемлемую часть жизни. Легенды как тени от предметов в солнечную погоду, они вроде бы есть, но прикоснуться к ним не получится. Нельзя отрицать существование пуговичного человека, живущего на краю города, в покосившемся доме, у разрушенного пуговичного завода. В том самом доме, куда он завел Антона. Но также, не нужно забывать о том, что пуговичный человек всего лишь тень, а тень не причиняет вреда. Сашкин голос гулко отражался от старых стен, а эхо возвращало отдельные звуки, а иногда различимые слова, например, такие: «пуговичный, страх, человек в темноте» и подобные, заставляющие коленки Антона судорожно дрожать. Еще он говорил, что в любом месте, кажущимся пугающим и недружелюбным нужно громко разговаривать, нарочно шуметь и дико смеяться, как взбесившаяся лошадь. Но последнее это уже как получится, сам он не смеялся, но остальные пункты выполнял на все сто процентов.

«Пусть бояться те, кто прячется в темноте» – говорил он.

Пока он строил из себя бесстрашного, разгоняя стаи крыс, Антон безрезультатно пытался внушить себе, что крысы – единственные обитатели дома. Он не желал мириться с той силой, что незримо всегда находилась поблизости. Не так-то просто принять то, что все те, чьи безжизненные глаза могли наблюдали из темноты, кто мог прятался в шкафу и под кроватью безобидны. Он не мог совладать со страхами и не мог принять всех монстров как обыденное. А от одной только мысли о пуговичном человеке или проклятой покойной жены смотрителя кладбища снова сбивалось дыхание, а живот крутило, точно так же, как и тогда, когда они прятались за огромным мраморным крестом и ждали, пока в кладбищенской сторожке погаснет свет.

Сашка называл брата пугливым и при случае не упускал возможности пошутить над его страхами, казавшимися Сашке пустяковыми. Но даже смеясь знал меру, если замечал, что Антон начинал кривить губы, обижаться, то заканчивал с потехами, раньше, чем блестящие капли стекут с глаз и тогда успокаивал брата разговорами о том, что чудовища совершенно безобидны и порой даже сами пугаются людей, а все те страхи, которые они вызывают, придуманы взрослыми для того, чтобы держать детей в узде, словно послушных осликов. Стоит только внушить себе, что чудище, сидит в темноте дальнего угла вовсе не для того, чтобы напугать или утащить в укромное место и сожрать, а всего лишь живет там и с опаской наблюдает за людьми, бесконечно шумящими и бестактно включающими свет, как страхи проходят, коленки перестают дрожать, а дальний угол становится светлей. Антон его слушал и вроде бы даже переставал пугаться, но стоило только где-нибудь скрипнуть половице или пробежать крысе, как сердце вновь подскакивало и застревало в горле.

Сашка поднял рюкзак, стряхнул прилипшую грязь и пыль, перекинул через плечо и протяжно свистнул, окидывая взглядом просторное помещение. Свет от его фонарика метался по стенам, потолку и полу, старался заглянуть в каждый угол, прощупать все темные места.

– Вот это хоромы! Хотел бы тут жить? – это был скорее риторический вопрос, ответа он не требовал.

Антон светил на Сашку, боясь потерять его из виду. Рюкзак маячил перед глазами, словно мишень в тире. Под молнией, почти по центру рюкзака пришита большая желтая летучая мышь – символ героя из мрачного Готэма. Антон много раз за последние годы мечтал о собственном рюкзаке, и именно о таком, чтобы с эмблемой Бэтмена. Какого было его удивление, когда увидел рюкзак из своих грез на спине брата. Он завидовал, но одновременно гордился тем, что у брата такой же утонченный вкус.

Антон пришел налегке. Даже если бы он захотел взять в поход что-то помимо рогатки и теплой кофты, то положить это было не куда – даже учебники в школу носил в полиэтиленовом шуршащем пакете из ближайшего к дому продуктового магазина.

У Сашки была металлическая посуда, горелка, кое-какая еда и одежда, на случай холодной ночи. Еще у него был большой нож с ржавой рукояткой, но его он не прятал в рюкзаке, а носил на поясе в самодельном чехле из грубой шкуры теленка. Во всяком случае Сашка уверял, что это теленок.

Он рассказывал, что нашел нож на болотах за городом, даже выдумал историю, будто когда-то давно этим ножом убивали людей, приносили в жертву древним богам. Правда он не говорил откуда знает про это, а Антон не спрашивал. Вид ножа действовал на Антона всегда одинаково – манил, словно говорил: «Возьми меня, обхвати рукоять, почувствуй силу». Возможно так действовала энергетика ножа, пропитанного кровью убиенных людей, вобравшего души жертв. Антон хотел владеть им, и когда смотрел на длинное кривое лезвие, чувствовал, как в центре груди появлялось схожее на свербящую рану ощущение. Словно лезвие вспороло брюхо, но боли не причинило, а доставило радость обладания. Ему даже казалось, что он чувствовал на кончике языка кислый привкус металла.