По ту сторону гор - [2]

С ним такое случалось: задумался о чем-то — и потерял счет времени, не замечая смену дня и ночи.

Однако возле двери он остановился, прижавшись ухом к ровному, словно камень, но в отличие от него теплому и, как казалось — живому дереву створок, замер, прислушиваясь к происходившему по другую сторону.

Вообще-то, это было не лучшее время для побега — отец дома, а, стало быть, дворец полон людей, начиная с вечно занятых какой-то лишь им одним известной работой слуг, и заканчивая неожиданно возникавшими, точно призраки из сумрака коридоров, стражниками. Но он так долго выбирал подходящее время, что теперь у него остался лишь один выбор — или попытаться улизнуть у всех на глазах, или оставить все попытки, похоронив мечту.

И, все же, ему совсем не хотелось кого-нибудь нарваться. Не то чтобы его запирали на ночь в своей комнате, нет, он был волен бродить, где вздумается, как брат, который хотя и не был достаточно взрослым, чтобы ходить по трактирам и прочим злачным местам города, но порой засиживался в них до утренней зари. Конечно, отец не одобрял его поздних прогулок, но и не особо ругал, считая, что запреты не столько останавливают, сколько подталкивают вперед.

Вот только младший брат был совершенно уверен, что, узнай взрослые о том, что он задумал, и его не просто остановят, но запрут в четырех стенах до тех пор, пока дурные мысли не выветрятся из головы. Ведь одно дело пропадать поблизости, где тебя в случае чего всегда можно будет найти, и совсем другое — убежать из дома. И не просто убежать, а отправиться в путь через горы, уходя, может быть, навсегда.

Поэтому он решил подстраховаться — ему было нужно, чтобы все считали, что он сладко спит на своем широком каменном ложе, укрывшись жаркой, словно грелка, и тяжелой, точно слой земли, шкурой пещерного медведя. Ведь чем позже обнаружится побег, тем меньше шансов, что его найдут, остановят и вернут назад.

Он весь ушел в слух, жадно ловя каждый звук, словно от этого зависела вся его жизнь. Впрочем, так оно и было. За окном заскрипел, недовольно зашуршал листвой старый тополь, разбуженный ветром. И все. Тишина.

И, все же, несмотря ни на что, ему не удалось ускользнуть никем не замеченным: уже на самом выходе из дворца он столкнулся с братом. А ведь, опасаясь чего-то подобного, юноша специально обошел стороной парадный вход, и воспользовался самой тайной из всех известных ему дверей. Во всяком случае, ведший к ней мрачный, лишенный даже отблеска угасавших факелов, коридор, низкий и узкий, точно крысиная нора, был настолько затянут развесистой сетью паутины, что, будь она попрочнее, юноша запутался бы в ней, точно муха. И потому беглец, боявшийся, что скрип давно не смазавшихся петель, подхваченный эхом, выдаст его, перебудив всю стражу, был удивлен, обнаружив, бесшумность и податливость петель. Это показалось юноше настолько удивительным, что в какой-то миг душа затрепетала в ожидании чуда. И тем большим было его разочарование, когда, обнаружив за дверью брата, он понял, что в произошедшем не было ничего волшебного.

— А! — вынуждая того, в ком только слепой не распознал беглеца попятиться назад, сероволосый юноша, бывший почти на целую голову выше его и гораздо шире в плечах, затворил за спиной дверь, после чего усмехнулся, не особенно утруждая себя заботой о тишине. — Ты куда это собрался?

— Я… — он так растерялся, что смог лишь пожать плечами.

— Отвечай, вместо того, чтобы мотать головой! — хмуро прикрикнул на него брат. — В этом темени я даже тени твоей не вижу, не то что…

— Я… — словно не слыша его, паренек вновь пожал плечами. — Не знаю…

— А кто знает? — презрительно фыркнув, ехидно спросил нависавший над ним серой тенью собеседник.

— Я… хотел погулять! — набравшись смелости, выпалил тот, успокаивая себя тем, что это не ложь, просто… не совсем правда.

— Да? — однако его брату, бывшему большим мастером оправданий и отговорок, это объяснение показалось настолько наивной, что он рассмеялся. — Погулять? Тебе что, дня для прогулок не хватило? Ах, как я мог забыть, ты же весь день просидел у окна, дожидаясь, когда за тобой на белом солнечном коне прилетит сам повелитель дня! Ведь без твоей помощи ему никак не обойтись…

— Алнар…

— Нет, нет, постой! Я понимаю, твой день был занят до предела. Ничего не деланием. Но сейчас ночь. Ты не боишься, что на тебя нападут призраки? Посмотри, сколько их собралось по углам, только и ждут, когда ты повернешься к ним спиной…

— Прекрати!

— А иначе что? Вызовешь меня на бой? А ты мечом-то пользоваться умеешь? Не волшебным, а обычным, железным? В общем, давай, рассказывай, что ты тут делаешь, пока я не отбил у тебя всякое желание шпионить за мной!

— Но я не шпионил! — воскликнул юноша в отчаянии, настолько искреннем, что Алнар, задумавшись, потер покрытый редкой светлой щетиной подбородок.

— Да… — спустя какое-то время, вынужден был согласиться он. — До нынешней ночи паутины никто не касался. Сейчас же от нее остались лишь обрывки. А так мог поступить лишь не способный взглянуть дальне собственного носа глупец, не знающий ничего о тайных знаках и охранных метках… Ты то бишь… Но если так, — казалось, что он, вздохнув с облегчением, расправил плечи, после чего с долей дружелюбной снисходительности продолжал: — Иди, куда шел. Если, конечно, не передумал.