По ступенькам декабря - [12]

Стоп. Мысли о вероломном Костике – под запретом.

Ничего… Жизнь на этом не заканчивается, рано впадать в уныние – еще не все враги повержены, еще не восторжествовала справедливость…

На работу Аля пришла раньше обычного, налила в пластиковый стаканчик кофе, прихватила папку с учредительными документами и села за стол. С особым удовольствием и ледяной улыбкой она принялась листать гладкие файлы. О, никто не пожалел ее, не подумал о том, что впереди Новый год, и каждый имеет право на праздник, никто не поинтересовался, а в чем ее счастье, и она тоже никого жалеть не собирается. Ей, по сути, нечего терять – добрые, заботливые люди разрушили слишком много.

– Да я лучший специалист по головной боли, – усмехнулась Алька. – Вы еще не знаете, с кем связались. Не было у вас проблем? Будут!

Она смотрела на строчки с адресом Андрея Григорьевича Зубарева и чувствовала, как в душе разгорается огонь. Сначала вспыхнули маленькие веточки, затем затрещали поленца, затем языки пламени взметнулись вверх и обожгли сердце. Кто сказал, что месть неприятна, что она не утешает? Глупости.

– Здравствуй, Дедушка Мороз…

Поставив папку на место в шкаф, она взяла чистый лист бумаги и уверенно написала заявление об увольнении. После защиты диплома, а осталось совсем немного времени, она найдет другую работу, а здесь задерживаться желания нет. Здесь Костик и его головокружительная карьера, здесь попахивает ложью и предательством.

– Эй, бухгалтерия, куда коробки класть? И кто всем этим заниматься будет? Мне сегодня некогда, – раздался ворчливый голос, и на пороге появился Алексей Игоревич Щукин, загруженный коробками, пакетами и кульками. Он заведовал хозяйственными нуждами и трудился в «Кроне-Ка» чуть ли не с самого основания. Алька относилась к нему хорошо, наверное, потому, что только ее он называл кнопкой и красавицей.

– Доброе утро, – поприветствовала она и с любопытством спросила: – А что это?

– Батюшка твой распорядился офис украсить, – продолжил ворчать Алексей Игоревич. – Сосульки ему подавай, гирлянды! Хорошо, живого снеговика не потребовал! Возьми-ка верхние коробки и пакет с елкой.

Алька послушно выполнила просьбу и водрузила покупки на тумбу.

– Я нашу комнату сама украшу, – улыбнулась она, вдруг испытав непреодолимую потребность коснуться мишуры и елочных шаров. У нее украли праздник. Вряд ли, поднимая бокал с шампанским, она будет счастлива, но сейчас… пока никого нет… пусть будет чуть-чуть волшебно…

– Ох, спасибо, красавица, – улыбнулся Алексей Игоревич, – ты к двери поближе вешай, чтоб отец твой видел. Замучил он меня совсем!

Щукин ушел, а Алька открыла коробку и посмотрела на разноцветные шары, провела рукой по гладкой, блестящей поверхности каждого и сдвинула брови.

– Будет вам всем Новый год, – пообещала она таким тоном, что папки в шкафу опасливо прижались друг к другу. В эту минуту она видела перед собой лицо Зубарева.

Через двадцать минут кабинет бухгалтерии сверкал и переливался сочными красками: на двери устроилась большая снежинка, мишура украсила карниз, настенные часы и этажерку, бусы повисли на окнах и подчеркнули ряд полок, шары висели везде, где только можно – по два, по три, по четыре, по пять. Алька оглядела кабинет, прищурилась, кивнула своим мыслям, взяла заявление об увольнении и отправилась к отцу.

* * *

– Давайте, сонные мухи, проходите быстрее… – Воробьев хлопнул ладонью по рулю и недовольно сморщился.

Его добивали перекрестки, снег, гололед, светофоры и пешеходы. Большие и маленькие пробки в зимний период года возникали чуть ли не на каждом углу, и это повышало градус раздражения. Вечером он еще как-то терпел те же проблемы, но утром… Он спешит, торопится, а народ еле ноги передвигает! И мороз им не мороз, и метель не метель!

– Зеленый, – потребовал Воробьев, глядя на трехглазый светофор.

Глеб Сергеевич никогда не подвозил Алю, она предпочитала добираться до офиса самостоятельно, на метро. Машину водить она не хотела, и он никак не мог понять почему. Однажды даже перешел от слов к делу и притащил дочь в салон, где предложил в подарок «Фольксваген», но в ответ получил только сморщенный нос и «м-м-м, спасибо, папа, но как-нибудь в другой раз…». Что у девчонки на уме – загадка! Денег из него не тянет, шмотками практически не интересуется, на бриллианты не смотрит. А должна бы! Пацан какой-то растет.

«Вчера Алька явно была расстроена, – отметил про себя Глеб Сергеевич и довольно усмехнулся, приписывая перемены в настроении дочери действиям Костика. – Ничего, попереживает и успокоится, зато потом выйдет замуж за нормального мужика!»

Какой может быть загс в двадцать два года? Никакой! Юношеский максимализм, да и только! Все им кажется – или сегодня, или никогда. Дурь же. Еще сто раз влюбятся, разругаются и опять влюбятся. Вот он, Глеб Сергеевич Воробьев, владелец крупной фирмы, дожил до сорока семи лет, а похвастаться настоящей любовью не может, не встретил. Разные женщины скрашивали его жизнь: и красивые, и суперкрасивые, и страстные, и сексуальные, и властные, и податливые, а все не то! И Натаха сбежала, а год они точно куролесили и в его кабинете, и у нее дома… Опять мимо.